Василий Звягинцев - Величья нашего заря. Том 1. Мы чужды ложного стыда!
Но только явно гипнотическим, очень выборочным воздействием на умы можно объяснить ещё один парадокс, на который Воронцов сразу же обратил внимание Фёста, когда они обсуждали «ближайшую задачу» разыгрываемой ими комбинации. Даже те, кто более-менее уверовал в существование «другой России» – страны, чеканящей вполне материальную золотую валюту, – по умолчанию считали (возможно, оттого, что власть там сохранилась самодержавная, вместе с «золотым стандартом» и архаичной «Табелью о рангах»), будто «имперская Россия» по хозяйственному, политическому, военному и в целом интеллектуальному уровню находится где-то между периодами русско-японской и Первой мировой войн. То есть какого-либо серьёзного влияния на конфликты XXI века оказывать не может. Как здешние Аргентина или гоминдановский Китай на Тайване.
Все эти странности, сведённые вместе, могли бы напугать даже сильного духом человека, но – более традиционного, скажем, чем Дмитрий Воронцов. Он же здраво рассудил – Ловушка здесь проявилась или нечто другое, своим страусиным неучастием в происходящем ничего не изменишь и не исправишь, поэтому – «бей в барабан и не бойся»[62]. Тем более, как он подозревал, в полном объёме смысл текущего момента понимал только он один. Остальные или не успели, или просто не могли охватить ситуацию целиком.
Хорошо, что Фёст с подконтрольными ему структурами президентской администрации исключил любые публичные и даже приватные высказывания должностных лиц на этот счёт. Зато «свободная», то есть по преимуществу «жёлтая» и «бульварная», пресса резвилась настолько бесшабашно и почти до неприличия разнузданно, что буквально через несколько дней вопрос был аккуратно переведён в разряд тем, рассуждать о которых всерьёз считается если и не неприличным, то однозначно бессмысленным. «Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе…»[63]
Как бы там ни было, жить в России и во всём мире вдруг стало гораздо интереснее. Всякого рода местные конфликты, «революции» и даже «геноциды» в странах «третьего мира» за четверть века всем приелись до чрезвычайности, а сейчас вдруг на сцену вновь решили выйти «игроки первого эшелона» и в очередной раз показать заскучавшему человечеству «мастер-класс» на мировой шахматной доске.
Страшновато было просвещённым наблюдать за развитием событий, но и увлекательно до чрезвычайности.
Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь чёрной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя
И с ненавистью, и с любовью[64].
Обдумав всё это (как и многое другое), Воронцов и решил, не советуясь ни с Сильвией, ни с Берестиным, что даже если мировой войны и не будет – не те сейчас люди у власти и не тот у населения «цивилизованных стран» уровень пассионарности и потребность в адреналине, – ничего хорошего его родную реальность в случае продолжения текущей политики не ждёт.
Его всегда удивлял весьма популярный в советские времена термин «безвременье», применявшийся в основном к эпохе царствования Александра Третьего. В том смысле применялся, что раз при царе-Миротворце революционное движение было практически сведено к нулю, то и доброго слова та эпоха не заслуживает. Как бы вообще не было её.
А вот сейчас он с удивлением сообразил, что термин этот вполне применим к нынешней эпохе. На ГИП, разумеется. Как писал один интересный современный российский философ – начиная с 1969-го, года высадки землян (неважно, что американцев) на Луну, человечество словно подменили. Во всём мире сразу как бы исчез «творческий запал», кураж, стремление к новым рубежам, вообще к творчеству любого рода. «Пассионарность» исчезла фактически во всех странах, причастных к реализации амбициозных планов человечества. Осталась только страсть к потребительству и идея, что «права личности выше прав государства, нации, вообще земной цивилизации». Искусство с какой-то почти безумной остервенелостью заменялось на скоморошество, весь научный и технический потенциал переориентировался на производство предметов бессмысленной «развлекаловки». К чему далеко ходить – один сравнительно простенький айфон или айпад по своей «интеллектуальной мощи» превосходит все ЭВМ НАСА, обеспечившие высадку Армстронга на Луну! А каков высший смысл существования этого приборчика почти что одноразового пользования?
В конце концов, и распад СССР со всеми вытекающими последствиями – в одном ряду со всем вышеперечисленным. И аггры с форзейлями тут ни при чём – «вмешательство» было произведено с иного, куда более высокого уровня: Пресловутых «Игроков» или «Держателей», бог их разберёт, если они вообще существуют. Но объективных внутренних причин для подобной стремительной деградации на Земле не было. Очень возможно, что совпавший по срокам «тайфун исламского терроризма» – явление того же ряда.
Наблюдая за не слишком квалифицированными попытками Фёста изменить впадающий в слегоподобную нирвану[65] мир, Воронцов наконец решил вмешаться, помочь недостаточно ещё умелому, а главное – не располагающему нужными средствами «преобразователю природы»[66].
А Воронцов как раз располагал, и средствами, и гораздо более широким кругозором, в силу стечения множества разнородных обстоятельств. Пришла пора пустить эти латентные пока возможности в ход, но так, чтобы со стороны это было практически незаметно. Всем, кроме тех, чьи действия он именно в данный момент корректирует. И до последней крайности не раскрывая конечной цели собственной сольной партии. Интересная вырисовывалась роль – катализатор и одновременно ингибитор для новоявленных прогрессоров. А почему бы и нет? Вполне укладывается в концепцию давным-давно организованного при «Братстве» «Комитета защиты реальности». То всё чужие защищали, теперь появилась острая необходимость защитить свою. Защитить путем инициации крупномасштабных перемен. И в любом случае не позволить молодёжи наделать новых глупостей…
…Сильвия, Берестин, Фёст и Секонд сидели в выходящем высокими, пятиметровыми окнами на океан кабинете Замка. Не том, адмиральском, созданном персонально под вкус и воображение Воронцова много-много лет назад, а другом, оформленном «под себя» уже Сильвией. После известных событий аггрианка решила, что теперь она окончательно стала вровень со «старшими братьями» и, выиграв партию против Арчибальда, тоже может устраиваться «по своему усмотрению» не только на Столешниковом, но и здесь. Никто не возразит. Что без валькирий неизвестно, что у неё получилось бы, она со свойственной ей небрежностью предпочла забыть.
