Александр Громов - Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты
Кто ж его даст. Нет у вас времени. Через два года и восемь месяцев полыхнут ваши площадки ясным огнем, да и вообще, наверное, земная кора треснет, как арбузная корка, от аннигиляционных взрывов – много чего понастроили на ней двуногие, люди и эксмены, и много их самих.
А пока – в компромисс между «желательно» и «приходится» – бьют в океан под плавучей платформой столбы ревущего огня, так что даже вода, опешив, спешит расступиться перед пламенем, всплывают кверху пузом тонны оглушенной и ошпаренной рыбы, кальмары, водоросли, иногда дельфины, а был случай, писали, когда всплыл синий кит. Разгонные ускорители отделятся и опустятся в море где-то возле островов Гилберта, и если не расшибутся, то их выловят для повторного использования. Как-никак меньше нагрузка на природу.
Которая полыхнет вместе с нами, не в силах сбежать от нас или стряхнуть паразитов со своей шеи. «Снявши волосы, по вшам не плачут...»
Вот она – «Юдифь»!
Громадная, с два футбольных поля, самоходная платформа на поплавках, дрейфующая в океане где-то между Новой Гвинеей и дугой Каролинского архипелага. Посередине... нет, чуть сбоку, утонув кормовой частью в огромной дыре, вырезанной в палубе над волнами, что плещутся сорока метрами ниже, зависла схваченная мачтами чудовищная туша носителя. С противоположного края – вертолетная площадка и причальная мачта для дирижаблей.
Понятно, основное сообщение с материком осуществляется судами и изящными, экологичными дирижаблями. Но я – срочный груз.
Касание. Запах моря и нагретого металла. Смуглокожий человек – малайка, наверное – подбегает, не дожидаясь остановки ротора.
– Тимофей Гаев? – Она говорит на интерлинге со странными мяукающими интонациями – должно быть, местный акцент.
– Он самый.
– Следуй за мной.
– Нет.
– Что-о?
– Сделка не вошла в силу. Свяжитесь с полковником МБК Иолантой Сивоконь, она объяснит.
– Не поняла!
Сейчас поймешь.
Старшая из моих конвойных, сделав успокаивающий жест, распахивает перед моим носом портативный терминал.
– Набери сам. Последний выпуск «Текущих новостей», раздел «Отовсюду понемногу». Живее.
Я ошибаюсь в наборе, и она брезгливо помогает мне. Вот она, нужная заметка... ого, тут целый список! «Постановлением Комиссии по амнистированию и реабилитации при Департаменте юстиции Славянской федерации амнистированы...» Пляшут буквы. Потеряв терпение, конвойная тычет пальцем в нужную фамилию.
Мальцева И.Т. Амнистирована...
Кажется, я блаженно улыбаюсь.
– За мной! – теряет терпение малайка.
– А? Нет.
– Что еще?!
– Этого недостаточно. Я должен видеть ее и говорить с ней.
– Это официальная информация. Не веришь «Текущим новостям»?
– Вот именно.
– У нас нет времени!
– Найдете!
Ох, с каким удовольствием мои конвойные изволтузили бы меня до потери сознания! Сжали губы в ниточку, а терпят. Нет полномочий.
Вот и умница, сообразила: сейчас со мной лучше не спорить, а скоренько сделать то, что я прошу. Вернее, требую. Экое непривычное слово...
Секунды – резиновые. Сколько мне еще ждать... Есть!!!
Вот какая она, моя мама. Самая обыкновенная немолодая женщина с заметной сединой, еще не замаскированной краской для волос.
– Ирина Мальцева?
– Да.
– С вами будет говорить ваш... потомок. Эксмен.
Я выхватываю терминал из рук конвоирши:
– Мама, это я, Тим... Мама, ты меня слышишь?
Она подслеповато щурится. Что они сделали с ее зрением, на каком рационе держали ссыльную, какой работой мучили? Разорву!
Вот дрогнули ее губы:
– Сынок...
– Мама! Тебя правда выпустили?
– Сынок...
Сейчас она заплачет. Мама, милая, не надо, а то я тоже разревусь!.. Наконец она кивает, не в силах произнести ни единого слова. Кивает!
– Мама, все будет хорошо, вот увидишь! – кричу я. – Я обязательно вернусь! Они больше не посмеют тебя тронуть. Все у нас с тобой будет хорошо!
– Убедился? – И экран гаснет. Конвоирша буквально выдирает терминал из моих рук. Смуглокожая едва не приплясывает на месте от нетерпения: скорее! скорее!
– Еще! – требую я.
– Живо в лифт! Через тридцать пять минут старт! Весь груз давно на месте!
Груз – это, по-видимому, те пятнадцать эксменов, чья участь – подпрыгнуть на орбиту вместе со мной. Нечего делать, добавим к ним шестнадцатого.
– Черт с вами. Куда идти?
– Бежать! – неприязненно бросает малайка. – За мной. Очень быстро-быстро.
Ребристые стальные листы вздернутого к лифту пешеходного пандуса грохочут под ногами, провожая меня долгим резонирующим гулом. Сейчас я не намерен нырять в Вязкий мир, выгадывая секунды, и просто бегу – так мне хочется. Еще позавчера я трижды подумал бы, прежде чем позволить себе такую роскошь – хотя бы в мелочах делать то, что хочется.
Жди меня, мама. Я вернусь. Я сделаю все, что в человеческих силах, потому что я уже не эксмен, а человек. И с себя я спрошу как с человека. Сейчас, в эту минуту, я знаю, что хитрец Вокульский оказался прав: монолит дал первую трещину. И трещина эта возникла не тогда, когда выпустили маму, а немного раньше, когда я почувствовал: я больше не эксмен, не экс-фекс-пекс.
Я больше никогда им не стану.
Словно приходится расставаться с чем-то ненужным и обременительным, но дорогим в силу привычки. Так расстаются с детством. Немного жалко, но надо взрослеть.
Решетчатая дверь лифта захлопывается за моей спиной, пол поддает мне под ступни. Кабина начинает плавный подъем вдоль призрачной, окутанной струями испарений, заиндевелой трубы носителя – выше, выше...
В небо.
За моей спиной лязгают люки. Адаптирующиеся ложементы в челноке расположены квадратом – четыре на четыре. Я занимаю единственный свободный – передний справа.
Оставшиеся минуты мы молчим – да и о чем нам разговаривать? Пятнадцать спецов неведомых мне специальностей и я летим, в сущности, за одним и тем же: заваливать своими телами неуклонно приближающийся к Земле барьер.
Кто-то – в зыбкой надежде на то, что это даст хоть какой-нибудь результат. Кто-то без надежды вовсе.
Минут через тридцать рев и вибрация корпуса возвещают о начале подъема. Где-то далеко внизу под нами воет от боли вскипающая вода и косяками всплывает умерщвленная рыба, но мы, понятно, этого не видим. Зато чувствуем, как после отделения отработанных ускорителей наваливается перегрузка и ложементы облекают нас плотнее.
Уж что-что, а робкие идеи теоретиков насчет управления инерционной массой находятся еще дальше от практического воплощения, нежели космический лифт.
