Дэн Симмонс - Эндимион. Восход Эндимиона
Де Сойя обнял меня так крепко, что ребра ныли еще долго. Священник был одет в простую черную сутану с римским воротничком. Святая Анна оказалась вовсе не той огромной приходской церковью, что мы видели в Ватикане, а всего лишь маленькой часовней, выстроенной на расчищенном участке восточного берега. Похоже, приход состоял примерно из сотни семей, добывающих себе пропитание охотой и земледелием. Во время совместной трапезы в церковном дворике меня познакомили почти со всеми. Эти люди держались так, будто давно со мной знакомы, и искренне радовались, что я снова вернулся в мир живых.
Когда стемнело, мы с Ки и де Сойей удалились в жилище священника – по-спартански обставленную комнату при церкви. Достав бутылку вина, отец де Сойя до краев наполнил три бокала.
– Одно из преимуществ падения нашей цивилизации, – улыбнулся он, – состоит в том, что стоит где-нибудь копнуть поглубже, и наткнешься на винный подвал, забитый марочными винами. Это не воровство. Это археология.
Ки поднял бокал, словно хотел произнести тост, но замялся. Потом неуверенно предложил:
– За Энею?
– За Энею! – И мы с отцом де Сойей осушили бокалы. Священник наполнил их вновь.
– Долго меня не было? – спросил я. Я раскраснелся от вина, как всегда. Энея любила над этим подшучивать.
– Тринадцать стандартных месяцев с Момента Сопричастности, – сказал де Сойя.
Я только головой тряхнул. Наверное, я писал свою повесть и ждал смерти часов по тридцать кряду, потом на несколько часов погружался в сон, чтобы снова бодрствовать тридцать или сорок часов. Это обычное явление, когда человек лишен возможности отмерять время, наблюдая смену дня и ночи.
– А вы общались с другими планетами? – продолжал я расспросы. Потом бросил взгляд на Ки, и ответ стал очевиден. – Наверняка. Бассин рассказывал мне о реакции на Момент Сопричастности на других планетах и о возвращении похищенных народов.
– Сюда залетало несколько кораблей, – сказал де Сойя, – но без «архангелов» путешествия занимают много времени. Тамплиеры и Бродяги доставляют беженцев домой на своих кораблях-деревьях, но нам ненавистно применение двигателей Хоукинга, мы ведь понимаем, насколько это губительно для субстанции Бездны. А научиться слышать музыку сфер и сделать первый шаг, несмотря на все наши старания, удалось столь немногим, что их можно по пальцам пересчитать.
– Это вовсе не трудно! – воскликнул я и тут же сам рассмеялся над собой. – Это чертовски трудно. Ой, простите, святой отец.
Де Сойя успокаивающе кивнул:
– Это действительно чертовски трудно. Я сотни раз уже был близок к цели, но в последний момент всегда отвлекался.
Я посмотрел на священника.
– Вы остались католиком, – сказал я.
Отец де Сойя отхлебнул из старинного бокала.
– Я не просто остался католиком, Рауль. Я заново открыл для себя, что значит быть католиком. Быть христианином. Верующим.
– Даже после Момента Сопричастности Энеи?
Капрал Ки молча смотрел на нас с другого конца стола. Тени от масляных светильников плясали на глинобитных стенах.
– Я ведь уже знал о предательстве и сговоре Церкви с Техно-Центром, – очень тихо проговорил он. – Откровение Энеи просто еще ярче показало мне, что значит быть человеком… и сыном Божьим.
Я все еще раздумывал над этими словами, когда отец де Сойя после минутной паузы добавил:
– Говорят, что я должен стать епископом, но я не хочу. Потому-то я и остался в этом районе Пасема, хотя наиболее жизнеспособные общины – вдали от старых городов. Одного взгляда на то, что осталось от наших традиций – вот, руины за рекой, – достаточно, чтобы понять: нет смысла слишком надеяться на иерархию.
– Значит, никакого Папы? – спросил я. – Никакого святого отца?
Пожав плечами, де Сойя снова подлил нам вина. Тринадцать месяцев я прожил на синтетической пище, и теперь вино быстро ударило мне в голову.
– Монсеньор Лукас Одди бежал от революции и от нападения Центра. Он учредил на Мадхье папство в изгнании, – резко произнес священник. – Вряд ли кто-либо из бывших подданных Священной Империи, кроме его защитников и приспешников, признает в нем настоящего Папу. – Де Сойя отпил из бокала. – Это уже не первый случай, когда у Матери Церкви антипапа.
– А что с Папой Урбаном Шестнадцатым? – спросил я. – Скончался от сердечного приступа?
– Да, – кивнул Ки.
– И был воскрешен?
– Не совсем.
Я молча смотрел на отставного капрала, ожидая продолжения, но тот упорно хранил молчание.
– Я отправил весточку за реку, – улыбнулся отец де Сойя. – Очень скоро вы сами все поймете.
И верно, не прошло и минуты, как занавеси на входе раздвинулись, и в комнату вошел высокий мужчина в черной сутане. Но не Ленар Хойт. Этого человека я еще ни разу не видел, но чувствовал, что хорошо его знаю – удлиненное лицо, большие печальные глаза, широкий лоб и редеющие серебряные волосы. Я встал, чтобы пожать ему руку, поклониться, поцеловать перстень – словом, как-нибудь выразить свое почтение.
– Рауль, мой мальчик, мой мальчик, – произнес отец Поль Дюре. – Как я рад встрече с тобой! Нас так взволновала весть о твоем возвращении.
Старый священник энергично пожал мне руку, крепко меня обнял и решительно направился к буфету. Нашел кружку, накачал в раковину воды, вымыл кружку и наполнил ее вином, после чего уселся на свободный стул напротив Ки.
– Мы тут рассказываем Раулю, что произошло за год и месяц его отсутствия, – пояснил отец де Сойя.
– Мне казалось, прошел уже целый век, – сказал я, отсутствующе глядя вдаль.
– А для меня как раз век и прошел, – улыбнулся пожилой иезуит. У него был какой-то непривычный, но приятный акцент. Может, он родом с франкоязычной планеты? – А точнее, почти три.
– Я видел, что они делали с вами после каждого воскрешения! – Вино полностью лишило меня чувства такта. – Лурдзамийский и Альбедо убивали вас, чтобы возродить Хойта из ваших крестоформов.
Отец Дюре даже не пригубил вина. Он устремил в бокал пристальный взор, словно в ожидании пресуществления.
– Раз за разом, – задумчиво, без ненависти и злобы проговорил он. – Странная жизнь. Рождаешься лишь для того, чтобы быть убитым.
– Энея согласилась бы, – сказал я, зная, что эти-то священники – друзья и вообще добрые люди, но не испытывая теплых чувств к Церкви в целом.
– Да. – Поль Дюре в безмолвном тосте поднял бокал и осушил его до дна.
Бассин Ки заполнил вакуум тишины:
– Большинство верных, оставшихся на Пасеме, хотели бы видеть своим Папой отца Дюре.
Я посмотрел на пожилого иезуита. Я всякого навидался и теперь не испытывал трепета в присутствии живой легенды из «Песней». При личной встрече с легендарной личностью всегда отыщется черточка, делающая ее менее легендарной и более человечной. В данном случае этой черточкой стали пучки седых волос на больших ушах священника.
