Андрей Дворник - Отруби по локоть
Пока Порнов любовно протирал экран тряпкой, роботы один за другим вылетели в открытый верхний люк. «Переходим в режим патрулирования и наблюдения», – прочитал Порнов на экране дисплея. Прикрывая вездеход со всех четырех сторон, роботы летели теперь примерно на высоте двухэтажного дома этаким слегка наклоненным вперед квадратом.
– Здорово, – только и сказал Порнов. – Если что, они нас предупредят, теперь можно и отдохнуть.
К сожалению, во время ремонта роботы изрядно начадили. Сизый дым слишком медленно исчезал в зарешеченных раструбах системы регенерации воздуха, чтобы можно было мечтать о полноценном отдыхе.
– А не пойти ли и нам наверх подышать свежим ветром? – пришла в голову Порнову ценная мысль. Мич не возражала, и они выбрались на броню.
Вездеход шел ходко, километров под шестьдесят. «Свежий ветер» со странным железистым привкусом резал Порнову легкие. Сначала он ежеминутно высовывался из-под пластикового козырька, чтобы сплюнуть на бетонку, затем слазил вниз и нацепил кислородную маску. Мич же не обращала на этот запах никакого внимания. Наоборот, она подставила лицо ветру, прикрыла глаза, и волшебная улыбка вдруг появилась на ее лице. Ничего подобного Порнов до сих пор еще не видел. Он зачарованно вглядывался в уже, казалось бы, сто раз виденное лицо и не мог его узнать. Тонкие ноздри девушки трепетали, губы шептали что-то сладкое и обволакивающее, как патока, как горящий прозрачный мед, из полуприкрытых глаз засияла бездонная морская синева, воздух вокруг наполнился лазурью и солнечным светом. Из фильтров маски вдруг потек запах свежего ржаного хлеба и парного молока, горячей жареной картошки с салом, хрустящей квашеной капусты с зернышками укропа… Порнов чуть не захлебнулся слюной и зашелся в судорожном приступе кашля.
Когда же он пришел в себя, наваждение исчезло.
– Домой хочу, – сказал Порнов. – На рыбалку хочу; свежей ухи под водочку…
– Не обращай внимания, – сказала Мич, – это все наведенное… Ну расслабилась слегка, замечталась. С кем не бывает.
– Ни фига себе «не обращай», – процедил Порнов, – когда вместо парного молока какой-то химией воняет… Сейчас бы уж дома был, если бы не ваши семейные разборки.
– Не оставляй меня одну, – с откровенно притворной печалью произнесла Мич.
Порнов от такой наглости аж дара речи лишился. Однако ненадолго; еще пара секунд, и он бы учинил очередную кровавую драму; причем кровь, естественно, могла быть только Порновской. Порнов это прекрасно понимал, – но сделать с собой ничего не мог.
– Т-а-а-к! – сказал Порнов, все более разъяряясь. – Благодари бога, что ты женщина! А то бы я сказал…
Видимо, то, что он мог бы сказать, каким-то образом выбралось из глубин его мыслительных пространств и лабиринтов на самую поверхность его черепной коробки.
Краска хлынула на лицо Мич. Белые пряди волос на ее висках приобрели страшноватый розовый отлив. Ноздри затрепетали от злости; в бешено загоревшихся глазах закружилась гибельная карусель стальных секущих плоскостей.
К счастью для Порнова, в этот критический момент к нему на помощь подоспел один из ремроботов. Железный диск оттер готовую вцепиться в лицо Порнова девушку и, зависши между противниками, меланхоличным синтезированным голосом произнес:
– Недопустимый уровень напряженности. Немедленно исполняю Первый закон…
Порнов незамедлительно съездил по его железной крышке кулаком и, состроив страшную рожу, истерично завопил:
– Трам-тарарам! Сложи свой Первый закон в четыре раза и засунь сеое в задницу! Себя лучше побереги, туды тебя в качель!
Диск ошеломленно ургнул, отпрыгнул от Порнова аж на метр в сторону и некоторое время летел рядом с вездеходом, не приближаясь и не отдаляясь. Порнов еще раз попытался дотянуться до него, но не смог, и теперь только ругался матом и махал диску кулаком.
Как ни странно, но принцессу происшедшее неожиданно успокоило.
– Да он просто сумасшедший, – громко сказала она. – Псих. Сначала говорит, а потом думает. Придурок!
Порнов оторопел; ничего подобного от Мич он еще не слышал.
Принцесса же на секунду замешкалась и наконец выпалила ему в лицо:
– Урод долбаный!
Порнов от крайнего изумления чуть было не вывалился за борт. Только висящий неподалеку битый ремробот спас его от верной гибели: выстрелил из своего железного чрева длинный телескопический стержень, ухватил за рукав рубашки и удержал на борту вездехода.
– Я же говорю, – сиплым от пережитого голосом сказал Порнов, – мне отсюда подрывать надо; да побыстрее. А не то вы, Ваше Высочество, к концу нашей эпопеи по фене ботать начнете!
Столбик эмоциональной температуры на борту автомобиля стремительно падал; близилось примирение.
В этот момент робот вновь проявил беспокойство и затеребил Порнова за рукав:
– Повторяю: недопустимый уровень опасности. Первый закон…
– С ума ты сошел, что ли? – с зубовным скрежетом простонал Порнов. – Ну что ты сейчас-то к нам лезешь, черт тебя побери?!
– Они там на дороге яму углядели, целый котлован, – сказала Мич за робота. – Метрах в двухстах, если не ближе…
18. ЯМЫ НА ДОРОГАХ
Она еще не успела договорить, как Порнов кубарем скатился внутрь вездехода.
– Яма на дороге! Котлован! – бормотал он про себя, мчась по кабине вперед. Руки его были готовы уже выжать тормоза обеих ведущих колес, но… На экране панорамного обзора не было видно никаких повреждений в ровном покрытии дороги не то что на сто метров, – на километр вперед!
– Шалунишка! – игриво сказал Порнов и перевел дух. – Опять розыгрыш!
– Назад! – успела крикнуть Мич.
Руки Порнова независимо от его воли дернули рычаги тормозов с такой силой и быстротой, что пластмассовые рукоятки не выдержали и лопнули по шву, обнажая трубчатую арматуру рычагов. Порнов словно со стороны наблюдал, как толстыми синими веревками взбухают на его кистях и предплечьях вены, как дошедшие до упора рычаги миллиметр за миллиметром уходят в сминающиеся стальные ограничители.
Многотонная махина вездехода, грохоча всеми частями своего большого корпуса, быстро замедляла бег. От сильного трения покрышки на всех колесах стреляли ошметками отгоревшей резины Две толстых чадящих полосы тормозного пути протянулись на добрый десяток метров.
Порнова же не оставляло чувство полного и глубокого осознания собственного кретинизма. Его органы чувств передавали ему информацию, абсолютно неадекватную тому, что происходило вокруг. На всех экранах перед ним представала идиллическая картина: никого вокруг, на небе ни облачка, и только сверкающая в солнечных лучах гладкая и ровная, как стекло, дорога, уходящая за горизонт.
