Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 2
Михаил смотрел за окно, поставив локти на подоконник и уперевшись лбом в стекло. Над крышами соседних домов клубились черные тучи и озарялись лиловыми вспышками. Рвущаяся толстая молния сорвалась с неба, извиваясь, ударила в стержень громоотвода, высекла искры и втянулась в землю. В небе солидно громыхнуло. Задрожали на полке, позвякивая, пустые чернильницы, закачалась на потолке примитивная лампочка под жестяной тарелкой, выпала из стеллажей книга. Михаил медленно повернулся. За столом сидел Яран и что-то быстро писал огрызком карандаша. Скрипел, крошась, грифель. Лещь где-то нашел огарки свечей, но жечь их не стали, потому что опасно и пока есть электричество. Яран откинулся на спинку стула, швырнул на недописанный лист карандаш и выдохнул:
— Ну и дела!
Он попробовал сцепить на затылке пальцы, как это делал Михаил (очень ему так нравилось), но мешали роговые пластинки на костяшках, и ничего не получалось. Он возвестил неудачу тем, что покачался взад-вперед на двух ногах стула, подражая Михаилу, сел нормально и странно произнес:
— Вторая фаза, вторая фаза… Вот тебе и фаза.
В комнату вошел Лещь, мокрый, счастливый, обрушил на стол мешок и громко объявил:
— Нашел!
Все бросились к мешку. Лещь развязал тесемки и извлек на стол несколько блестящих круглых баночек с прилипшими рваными этикетками. Консервы!
— Консервы! — сладостно причмокнул Михаил и взял в руки банку.
— Положи, — сказал Лещь. — Сейчас я все сделаю. Сейчас вы у меня пальчики оближете.
Он поставил на стол также две темных бутылки, несколько неизвестных оранжевых плодов, похожих на маленькие дыни с хвостиками, три стаканчика, раскрыл ножом консервы и наполнил стаканы красной жидкостью.
— Кровь Розовой скалы, — сказал он, посмотрев жидкость на свет. — Доброе вино. Долго стояло, лет пятьдесят, не меньше. Ну! — Он поднял стакан и произнес что-то вроде тоста: — Спасибо, ребята, что помогли мне, без вас я бы не справился. Миша, Яран, — сказал он и залпом осушил стакан. Михаил тоже осушил стакан. Это была та же жидкость, которую он пил у пещерников, только очень крепкая, от нее становилось тепло, возвращались силы, но силы какие-то спокойные, умиротворенные, и хотелось вздремнуть.
После крови Розовой скалы очень захотелось есть, и они принялись уминать скромный ужин быстро, вкусно, громко, скребя по жести вилками и вылизывая со дна грибными горбушками жир. Михаил смотрел на товарищей и думал, что как здорово, что они оказались вместе. Спасли человека от беды, да и втроем веселее, все-таки не так грустно, как раньше. Ну до чего все замечательно получилось!
Поужинав, они разбрелись по хранилищу. Лещь рылся в книгах, что-то усердно выискивая, Яран сел за стол писать отрывки из истории города, а Михаил взял фонарик, сказал, что пойдет посмотреть Библиотеку и вышел в коридор налево. Лещь предупредил, что если через полчаса Михаил не придет, они пойдут его искать. Михаил крикнул: «Хорошо!» и направился по коридору туда, где молча блестели корешками стеллажи, а за стенами грохотала гроза.
Он дошел до окна, закрытого снаружи ставнями, повернул направо. Гулко стучали под ногами квадратные тяжелые плиты пола, как будто под полом был пустота. Яран нашел одну книжицу, в которой было написано, что под всем городом существовал всеми забытый подземный ход, ветвившийся по всему городу. От каждого дома под землей отходил рукав галереи, и все считали, что он вливается в общий лабиринт и выводит из города в лес. Но на самом деле (говорилось в книге) все ходы из многоэтажников приводят в тупики, из которых никому не удавалось еще выбраться. Единственно правильная галерея шла отсюда, из библиотеки. Этого никто не знал, все жители считали уже лабиринт легендой, нарекли подземные пустоты катакомбами и привыкли. К той же книге прилагалась карта катакомб, по которой можно было покинуть город. Но наверняка теперь даже с картой по катакомбам из города не выбраться. Где-то ходы разрушились, горизонтальные балки и опоры от времени сгнили, и мало находилось добровольцев, рискнувших в одиночку проникнуть в лабиринт. Большинство оставалось там навсегда, а те, кому удалось уйти, обратно не возвращались.
Вообще само здание Библиотеки было чрезвычайно запутанным и непонятным. Михаил просмотрел несколько старых планов и поразился, насколько оно бестолково выстроено. Снаружи оно имело форму буквы «П». В переднем крыле располагалась сама библиотека — главное хранилище и комнаты с многочисленными пристройками. А в остальном здание служило канцелярией, мэрией и даже типографией. Кроме трех этажей снаружи оно имело не менее трех под землей, и Михаилу было непонятно, зачем их располагать под зданием, если можно было выстроить второе на поверхности. А ведь здесь жили и работали, общались, и ведь как-то смирились, привыкли, прижились, стиснутые голым и холодным камнем и темнотой.
Снаружи что-то с длинным визгом шаркнуло по стене. Михаил вздрогнул. Визг повторился. Михаил, обмирая, вошел в комнату, нашел между стеллажами грязное окно и подергал за раму. Окно не открывалось, а шпингалеты были намертво приклеены к подоконнику белой краской. Тогда он, неестественно вывернув голову, прижался к стеклу щекой и различил за сплошной стеной дождя тонкий и длинный прут громоотвода, который, раскачиваясь и прижимаясь, визжал по мокрой штукатурке. Он точно помнил, что еще днем громоотвод прочно держался за штырь в земле. В голове неожиданно всплыло упоминание о теняках. Никакие это не теняки, решил Михаил. Просто сварка не выдержала. Но прежней уверенности уже не было.
Михаил вышел из комнаты, прошел в конец коридора, спустился по лестнице вниз и распахнул низенькую полукруглую дверцу в глубокой нише.
Это была, скорее всего, канцелярия. Первое что сразу бросалось в глаза, были толстые чадящие факелы, торчащие из стен, и полукруглый закопченный потолок. Уже потом Михаил заметил зеленые от плесени бумажки на цементном полу и такие же низкие железные дверцы с решетчатыми прорезями вдоль стен. Где-то громко капала вода. Из глубины пустого коридора тянуло сгнившим ледяным воздухом, пахло погребом, сыростью, железом и чем-то паленым.
Михаил толкнул первую дверь слева. Дверь заныла, завизжала петлями и открылась, выпуская резкий запах нашатырного спирта и мокрой растительности. Он вошел в низкую тесную камеру. Напротив входа под самым потолком было окошко, забранное толстой решеткой. Сквозь полуразбитое стекло Михаил увидел во всех деталях тротуар, бурлящую под дождем лужу и угол площади. Камера была освещена плохо. На стенах из дряхлого столетнего кирпича зеленел мох, в темных углах плавно развевалась паутина. Посреди камеры в земле была врыта труба, похожая на старинную чугунную пушку, над которой неподвижно висела цепь. Яран где-то вычитал, что раньше здесь жили сумасшедшие. Их приковывали к цепи, дабы они не буйствовали, закрывали окна и запирали двери. Потом один из охранников оставил ключи, психи сбежали, сожгли полгорода и заблудились в катакомбах. «Дикость какая-то», — подумал тогда Михаил. И тут он услышал за стеной металлическое позвякивание.
