Керен Певзнер - Город Ветров
— И ты подумал, нечисть проклятая, что сможешь с нами совладать? закипела от гнева Гиневра.
«Интересно, — подумала я про себя, — если бы этот Друг не ошибся в ориентации Ипполиты, где мы сейчас были бы?»
— Дайте мне его, я откручу ему башку, — Далила была вне себя.
Сенмурв подошел к дэву и обнюхал его.
— Фрастр, — сказал он. — Этих я чую сразу.
— Так что же ты не почуял его, когда он нам тут комедию с переодеваниями устраивал? — спросила я его.
— Я же предупреждал! А вам было все равно.
— Сильнее надо было предупреждать! Как будто ты язык проглотил!
— А что говорить, — обиделся он, — когда и так все ясно. Он же на меня не действовал. Откуда я мог знать, что вы там все видите?
— Ну ладно, — примирительно сказала Гиневра, — что делать-то с ним будем?
— Как что? — возразила Ипполита. — Пусть говорит, где колдунья прячется.
— В Городе Ветров, — ответил Друг.
— Это мы без тебя знаем. Как добраться туда?
— Не знаю, мы летим по прямой. А для людей — вход закрыт…
— Значит, вход имеется, если он закрыт, — заключила я, — если бы его не было, то он так бы и сказал. Говори немедленно, где вход?
— Отпустите меня, — взмолился дэв, — я ничего не знаю…
— Вот сейчас отрублю тебе твою поганую башку, — заорала на него Ипполита, — сразу вспомнишь!
— Как он сможет вспомнить с отрубленной головой? — резонно заметила Гиневра. — Лучше давайте поджарим ему пятки.
— Или забьем камнями, — добавила Далила.
— Да вы что? — закричала я на них. — Вы женщины, или вы забыли об этом? Где ваша благородство? Где сострадание?
— Слушай, Ипполита, — удивилась Далила, — о чем она говорит?
— Не знаю, — пожала та плечами.
— Ты соображаешь? Если бы мы поддались на его дьявольские чары, что с нами было бы? — спросила меня Гиневра. — В нас вселились бы бесы, и все… Пиши пропало нашему возвращению домой.
— Кстати, о возвращении, — ухватилась я за последние слова Гиневры. Говорят, ты можешь проникать сквозь границу миров?
— Кто это тебе сказал? — насторожился дэв.
— Не волнуйся, сказал тот, кто знает.
— Ну… — промямлил он. — Могу, а что?
— А то, что отпустим мы тебя, если отнесешь на родину каждой из нас письмо, что мы здесь и с нами пока что все в порядке.
— Не понесу, — заартачился он. — Знаешь, сколько энергии я трачу при переходе? От меня ведь ничего не останется.
— Заткнись, — посоветовала ему Ипполита, — и делай, что тебе говорят. Марина у нас баба башковитая, недаром у нее на носу прозрачные стекла. Поэтому, если мы тебя убьем — то проку от этого никакого, а так — отнесешь письма и как хочешь… Долго тебе придется жирок нагуливать, ишь какой тощий.
— Это ты здорово придумала! — восхитилась Гиневра. — Просто ночами спать не могу, как подумаю, как там без меня…
— Ланселот, — встрела ехидная Далила.
— Да! — с вызовом сказала Гиневра. — И Ланселот тоже. Но я хотела сказать о короле Артуре — супруге моем. Сидит, небось, со своими рыцарями за круглым столом и не знает, где меня искать.
— А как же мы писать будем, у меня восковой дощечки нет, — огорчилась Ипполита.
— И у меня.
— И у меня…
— Не беспокойтесь, у меня есть, — я порылась в рюкзаке и достала блокнотик и шариковую ручку. В Баку были катаклизмы, менялась власть, падал рубль и вводился в обращение манат. А шариковая ручка как стоила тридцать пять копеек десять лет назад, так и сейчас стоит. Странно, что в моем мире не нашлось вещи более устойчивой, чем одноразовая пластмассовая ручка.
Ипполита взяла ручку и повертела ее в руках.
— Странная штучка… Как она может писать?
— А ты попробуй, — я протянула ей блокнот.
— Я тоже хочу.
— И я, — как всегда, две подруги были неразлучны.
Приноровившись к ручке, амазонка вывела на бумаге несколько строчек греческими буквами.
— Где ты научилась так хорошо писать? — восхитилась Гиневра, глядя на ровные строчки.
— А ты пойди покомандуй без учета — ничего у тебя не получится. Все надо записывать: сколько фуражу заготовили, сколько добра у скифов отобрали. Иначе никакого порядка не будет…
— Я так не могу, — вздохнула Гиневра, — у меня всем муж командует.
— Вот поэтому ты такая размазня, — уколола ее Далила, — побегала бы ты по моей ткацкой мастерской да присмотрела за девками. Да еще и пряжи надо выдать под расчет и холсты подсчитать. Крутишься целый день, как белка в колесе, никакого покоя. Да и за Самсончиком глаз да глаз нужен, не ровен час, очередную девку испортит.
Гиневра надулась и отвернулась.
Далила заохала, принимая от Ипполиты ручку и блокнот:
— Да как же я напишу Самсону. Он же еврей! А я по-ихнему не умею, только имя свое он меня научил писать.
— А ты нарисуй, — посоветовала я ей, — он поймет.
Далила принялась выводить каракули, высунув от усердия кончик языка. Гиневра наблюдала за ней, потом попросила ее листок в качестве образца и принялась перерисовывать. Поставив в конце свою подпись готическими буквами, она протянула листок мне.
Мне просто не приходило в голову, что писать. Наконей, выбросив из головы все сомненья, я написала:
«Здравствуй, Рустам. Ты не поверишь, но я попала в Эламанд. Хотели тебя, потомка Рустама, но в Зорбатане (не кабаке) случайно оказалась я. У меня все хорошо. Я путешествую с Гиневрой, Далилой и Ипполитой. Мы ищем злую колдунью Душматани, чтобы освободить наследника Йому. Постараюсь не задерживаться. Письмо тебе передаст дэв, он умеет пробираться в другие миры.
Скучаю, целую, Марина.»
Дэв Друг все так же лежал перевязанный под громадным дубом. Я подошла к нему и спросила:
— Скажи мне, Друг, ты согласен отнести эти письма в наши миры?
— Пусть только попробует не согласиться, — грозно сказала Ипполита, — за мной не заржавеет. У меня кобылы жеребые остались.
— А если он нас обманет? — опасливо спросила Далила.
— Надо заставить его поклясться, — предложила Гиневра.
Дэв слушал моих подруг внимательно, переводя взгляд с одной на другую. Когда разговор зашел о клятве, он с готовностью согласился:
— Давайте бумагу, подпишу вам все, что хотите, только развяжите меня.
Гиневра уже собралась протянуть ему блокнот и ручку, но я остановила ее:
— Не надо.
— Что не надо? — удивилась она. — Пусть подпишет кровью — это самое действенное.
— Не надо, — повторила я. — Вы не знаете самого главного — ему нельзя давать ничего подписывать.
Услышав мои слова, дэв заскрипел челюстями.
— Видите, — показала я на него, — злится.
