Ли Бреккет - Долгое завтра
Лен уже почти ненавидел это однообразие, скучая по холмам и долинам, мимо которых они проплывали еще несколько дней назад. Но в глубине души Лен не мог не восхищаться величием и грандиозностью окружавших просторов.
— Трудно привыкнуть к этому краю, — сказал Хостеттер, — но и он красив по-своему. В каждом уголке есть своя прелесть. Вот почему, мне кажется, тебе не нужно говорить о Барторстауне.
— Знаете, о чем я подумал? Мне показалось, вы совсем не рады своему возвращению.
— Перемены — это всегда трудно. Поневоле привыкаешь к любой жизни, и стоит большого труда что-либо изменить.
И тут Лену пришла в голову мысль, и он удивился, что не спросил об этом раньше:
— У вас есть семья в Барторстауне?
Хостеттер сделал отрицательный жест:
— Я слишком много времени провел на колесах и не хотел себя связывать.
И оба они, как по команде, посмотрели вперед — туда, где возле шалаша сидели Исо и Эмити.
— Как все быстро у них получилось, — сказал Хостеттер.
В позе Эмити, в том, как она держала за руку Исо, было что-то собственническое. Она заметно округлилась, стала очень раздражительной и серьезно относилась к своему еще достаточно отдаленному материнству. Вспомнив об увитой розами беседке, Лен содрогнулся.
— О да, — посмеиваясь, сказал Хостеттер, — надо отметить, они два сапога — пара.
— Не могу представить, что скоро Исо станет отцом.
— Он уже у нее под каблуком. Не завидуй, мой мальчик, придет и твое время.
— Хотелось бы знать, когда.
Хостеттер вновь рассмеялся.
Баржа проделала путь к устью Плэйта. Лен работал, ел, спал и размышлял. Он чувствовал, что лишился чего-то и вскоре понял: нарисованной воображением картинки Барторстауна, миража, который жил в нем все это время. Этот мираж исчез, растаял, его заменили лишь голые факты: Барторстаун — довоенный засекреченный центр, построенный с целью каких-то исследований, названный в честь основателя Генри Уолтмена Бартора, министра обороны США. Лену казалось, что он лишился чего-то дорогого и очень важного.
Образы бабушки и Барторстауна настолько слились в его сознании, что он не мог думать о них отдельно. Лен часто вспоминал бабушкины рассказы, которые выводили из себя отца.
Они стали на якорь возле низкого берега. Вокруг — выжженная солнцем сухая трава и бесконечное небо. Над широкими просторами застыла тишина, ее не смогли нарушить ни непрерывное журчание речной воды, ни неугомонный ветер. Утром начали разгружать баржу, и только к полудню Лен смог перевести дыхание и вытереть застилавший глаза пот. И вдруг вдалеке он увидел облако пыли, которое приближалось с каждой минутой. Хостеттер удовлетворенно закивал:
— Да, это наш человек, он пригонит фургоны. Отсюда мы поднимемся в долину Плэйта, заберем остальную часть груза с южной развилки.
— А потом? — спросил Лен, и знакомое волнение заставило сильнее биться сердце.
— Потом нам предстоит последний рывок.
Через несколько часов подъехали восемь фургонов, запряженных мулами. Ими правили загорелые, сильные люди, одетые в кожу, а когда они сняли шляпы, лбы их оказались совершенно белыми. Они, как старых друзей, приветствовали Ковэкса, матросов и Хостеттера. Затем один из них, такой широкоплечий и крепкий, что, казалось, может без труда поднять фургон, внимательно оглядел Лена и Исо и сказал, обращаясь к Хостеттеру:
— Значит, это и есть твои ребята?
— Да, — ответил тот, слегка покраснев.
С другой стороны к ним медленно приблизился уже немолодой человек:
— Мой сын плавал по Огайо пару лет назад. Он сказал, что там все знают этих парней. Нужно предупредить его, что они с нами.
— Это было бы неплохо, — Хостеттер покраснел, как помидор. — Всего-навсего двое юношей. К тому же, я знаю их с самого рождения.
Старик с серьезным видом протянул руку, похожую на дубовый сучок, и Лен с Исо по очереди пожали ее.
— Ребята, — сказал он, — я рад, что вам захотелось в Барторстаун до того, как мой старый друг Эд окончательно ушел в отставку.
Посмеиваясь, он отошел. Хостеттер хмыкнул и принялся разбирать коробки и бочонки. Лен ухмыльнулся, а Ковэкс разразился смехом, кивая в сторону старика:
— Он не шутит.
— А, иди ты к черту, — выругался Хостеттер.
Ночь они провели на берегу, а на следующий день загрузили фургоны, заботливо перенесли туда все вещи. Для Эмити отвели специальное место. Ковэкс собирался продолжить путь к Верхней Миссури. Сразу после полудня тронулись в путь. Каждый фургон окружали три-четыре человека на небольших выносливых лошадках, Лен ни разу не видел таких. Он помог запрячь мулов, а затем занял свое место в одном из фургонов. Послышались щелчки хлыстов, и мулы медленно потащили фургоны по прерии.
Мелкий, но широкий Плэйт весело нес свои воды среди холмов. Спряталось солнце, подул ветер, перед путешественниками простиралась бесконечная дорога. Лен вспомнил, как долго плыли они по Огайо, проклиная этот новый мир, вспоминая зелень лесов и трав. Однако вскоре прижавшиеся к реке ранчо казались уже более приветливыми, чем родные деревушки, наверное, потому, что встречались они редко. Приземистые строения были достаточно удобными для жилья.
Лену нравились местные жители — крепкие и загорелые. Казалось, они теряли частичку себя, когда появлялись без лошадей. Позади песчаных холмов снова начиналась прерия, там стадами ходили мустанги и одичавшие мулы. Хостеттер сказал, что эти животные до войны жили на фермах, после разрушения городов они одичали, что впоследствии сильно подорвало систему доставки продовольствия.
— Они расселились до самой границы с Мексикой, — Хостеттер глубоко вздохнул, оглядываясь вокруг: — Своими холмами, перелесками, зеленой долиной этот край напоминает Восток… Что-то в нем есть, правда, Лен?
— Не могу сказать, что я разлюбил Восток, но этот край мне нравится. Он такой громадный и пустынный, что я боюсь потеряться.
Было сухо, слишком сухо. Дул горячий, колючий ветер, словно пиявка, высасывающий из земли влагу. Лен все время пил, на дне кружки неизменно оставался песок, а он никак не мог утолить жажду. Мили оставались позади, мулы тащили фургоны так медленно, и пейзаж вокруг был настолько однообразен, что казалось: они стояли на месте.
По оврагам между песчаных холмов спускались на водопой дикие стада. По ночам слышался вой койотов, а затем — мертвая тишина, лишь изредка прерываемая голодным воем случайного волка. Иногда они неделями не встречали жилья, иногда натыкались на случайный охотничий лагерь, обитатели которого были заняты солением мяса и грубой выделкой шкур. А время шло: как и на реке, оно казалось вечностью.
