Олег Овчинников - Кокон
Но апеллируя не к душе, а к разуму, Антон с прискорбием осознавал, что вероятность такого «вдруг» ничтожно мала. И всякий раз, когда в разговоре с женой всплывало «землетрясение», он заключал слово в мысленные кавычки.
Он ушел к обрыву – судя по рисунку трещин и его собственным смутным воспоминаниям о прохождении волны, эпицентр располагался где-то в той стороне. Антон отыскал удобный плоский камень, опустился перед ним на колени, положил рядом зажженный фонарик и раскрыл заветную аптечку.
На этот раз его интересовали не таблетки в немаркированных капсулах из прозрачного пластика, различить которые можно было только по цвету и по памяти: голубые – обезболивающее, розовые – мощный антибиотик общего действия и черные, которыми Антон надеялся никогда не воспользоваться. В капсулах с голубыми и розовыми не хватало по три таблетки – пришлось дать Але, чтобы заснула и чтобы не случилось заражения. Он оставил без внимания и портативный ручной насос для закачки воздуха, и противодымные фильтры, и бумажные кассеты с индикаторными трубками. Все эти красивые стеклянные трубочки с запаянным внутри силикагелем и разноцветными ампулами с реактивами – с красным кольцом и точкой, с тремя зелеными или с одним желтым кольцом каким-то чудом выжили при так называемом «землетрясении». Но зарин, зоман и прочая химия, которой вряд ли кто-нибудь соберется травить безобидных подземных жителей, сейчас мало волновали Антона. Если бы что-нибудь серьезное попало в воздух, они с Алькой давно бы ощутили отравляющее действие на себе. Но у них пока ни рвоты, ни сонливости, ни слез, кроме тех, что от боли и бессилия. Только сломанная нога и изгрызенная совесть. Да еще галлюцинации, уже во второй раз, но это только у Альки, последствия ранения, перенесенной боли и шока, а может, и контузии.
Из цилиндрического гнезда под кассетами Антон достал короткую трубку весом в 23 грамма и поразился, до чего удивительно устроена человеческая память. Ведь столько времени прошло с тех летних сборов, чуть не полжизни, а вот всплыли же откуда-то бесполезные цифры. Он снял защитную обертку из фольги, зажал трубку в ладони, выключил фонарик и стал ждать. Все должно определиться в течение семидесяти секунд. Правда, инструктор во время демонстрации грел стекло спичкой, но Антона-то величина погрешности не интересует, измерительного устройства у него так и так нет, а для грубой качественной оценки хватит и тепла ладони. Ну, сколько уже прошло? Наверное, достаточно. Наверное, уже не начнется. Ф-фух. Ну и слава тебе…
Однако не успел он закончить мысль, как все началось. Антон вздрогнул и едва не выронил трубку. Пальцы как по команде мелко затряслись. Вот черт!
В принципе, попытался убедить он себя, ничего опасного в этом нет. Она все равно повсюду, носится в воздухе, оседает на камнях и одежде, на коже и волосах, проникает в горло и легкие – эта дрянь, которая заставляет светиться алюмофосфарное стекло, активированное серебром. Но почему-то первобытная жуть поднимается из потаенных закромов души, когда видишь, как между твоими судорожно сжатыми пальцами начинает вяло просачиваться болотно-могильный оранжевый свет.
Жалко, что у него только детектор, а не дозиметр, дозу поглощенной радиации на глазок не определишь. Но вроде бы не смертельная. То есть, конечно, не смертельная, раз они до сих пор живы. И все-таки интересно бы узнать, какая точно? Это знание могло бы успокоить, если бы величина оказалась ниже предельной. А если запредельной? Тогда, наверное… ничего бы не изменилось. Да, скорее всего, так.
Он много читал о радиационном мутагенезе. Им с Алькой, конечно, ничего подобного не грозит, а вот их потомству… если они когда-нибудь выберутся наверх и у них еще будет потомство… Впрочем, к чему загадывать, выбраться бы сначала. Но признаков лучевой болезни он не чувствует. Антон с силой провел пятерней по волосам. Вроде ничего, все та же жесткая шерсть, граблями не расчешешь, клочьями пока не лезет, и это хорошо.
Он аккуратно завернул трубку, которая уже вся равномерно окрасилась в тускло-оранжевое, обратно в фольгу и убрал в отведенное гнездо, присыпав сверху бумажными кассетами с бесполезными индикаторными трубками.
Але о своих исследованиях он не сказал ни слова. Зачем? Изменить что-либо они все равно не в силах, ни провести дезактивацию местности, ни убраться побыстрее из пораженного района. А лишний раз расстраивать жену сейчас не стоит. Пусть думает, что это было обычное землетрясение. Просто перед сном он положит ей в рот еще одну таблетку. Черную, хотя в темноте все таблетки черные. Всех радионуклидов из организма, конечно, не выведешь, но, может, хотя бы часть…
«Аля, Аленька, как она там?» – подумал Антон и по нахлынувшей нежности, которая последнее время посещала его только в полузабытье, понял, что сейчас заснет.
И хорошо. И пусть. Ему надо уснуть. Уснуть и видеть сны. И во сне дождаться того момента, когда к нему на безупречном французском языке обратится его… о-ла-ла, как же это по-русски?… подлость?
Той ночью так и не дождался.
Проводник отстал где-то по пути.
Отвязался.
Глава седьмая
– Это не может быть перелом, – сказал Тошка, закончив осторожно, легкими касаниями, ощупывать распухшую ногу сквозь штанину и сапог.
Заявление прозвучало убедительно, только непонятно, кого он больше убеждал, ее или себя. Он даже улыбнулся, наверное, хотел подбодрить, но с лица читалось знакомое: «Опять эти женские штучки!» Воспоминание об этой улыбке преследовало Алю еще несколько дней.
– Если бы это был перелом, – спокойно, глядя в глаза, продолжил Тошка, – ты бы сейчас валялась без сознания или кричала как… я не знаю, как. Вероятнее всего, у тебя обычный вывих. Я знаю, это очень неприятно, но не смертельно, поверь.
У Али было на этот счет свое мнение, все-таки это ненормально, когда нога на глазах распухает раза в три и не болит, а разрывается на части от боли. Неприятно? Нет-нет, скорее, ей все-таки было смертельно. И она тоже недоумевала, почему не вопит как резаная и не падает в обморок. Но свое мнение, как и положено (дуре, безмозглой дуре!) хорошей жене, она оставила при себе.
– Смотри, что мы сейчас сделаем, – доверительно сообщил ей муж.
Але понравилось это «мы». Лично она для облегчения собственной участи в данной ситуации могла сделать единственную вещь: сдохнуть.
– Вот это, – он протянул ей сложенный втрое кусок толстого троса, – ты зажмешь в зубах. Потом я дерну. На какое-то время тебе станет еще больнее, зато все косточки встанут на свое место и уже через пару дней ты не будешь хромать при ходьбе.
Тошка снова улыбнулся, и Аля выдавила из себя ответную улыбку и постаралась, чтобы на побелевших губах не выступил скепсис. Хотя, положа руку на сердце, сомневалась в том, что может стать еще больнее, и в том, что хромота так скоро пройдет. И даже в том, что она вообще когда-нибудь встанет на ноги.
