Павел Тимофеев - Кто ты такой
Сеня болтал без умолку, видимо пытаясь продемонстрировать товарищам своё знание русского языка. Мне предложили кофе, а я спросил, могу ли я рассчитывать на их самолёт в случае, если мне будет нужно перебраться через границу.
-Ты не только можешь на него рассчитывать, тебе просто придётся на нём полететь. Ведь если мы поможем тебе убежать от монахов, то через некоторое время их религия развалится, а обманутые крестьяне поднимут восстание и, наконец-то, вступят на путь прогресса.
-Но зачем вы так печётесь о крестьянах. Я был там, им не нужна никакая другая жизнь, кроме той, которой они живут. Любые перемены, даже ведущие к лучшему, очень плохо отражаются на поколении, на век которого приходятся.
-Бриться тоже больно, -Сеня почесал ногтями небритый около недели подбородок, - Но если не бриться, будет трудно ходить.
Я не понял шутки и спросил:
-Почему?
Сеня захохотал и с трудом выдавил сквозь смех:
-Борода будет под ногами путаться.
Собственно на этом наша политическая дискуссия и завершилась. Сеня отвёл меня в свой вагончик, где накормил какими-то макаронами, которые показались мне невообразимо вкусными, видимо потому, что я не ел горячей пищи уже несколько дней.
Когда мы поели и вышли из вагончика, самолёт, с которого уже успели снять оранжевый чехол, стоял на взлётной полосе около ангара. Мы подошли, и я с сомнением осмотрел самолёт. По множественным потёкам на бортах было заметно, что он покрашен вручную. Кое-где сквозь тонкий слой новой краски проступали неровные пятна ржавчины.
-Ты думаешь, что он полетит? -спросил я у Сени, кивнув в сторону самого большого ржавого пятна.
Сеня усмехнулся и сказал:
-Должен, по идее..., -нахмурил лоб, осмотрел самолёт слева направо, -Хотя, чёрт его знает.
-Вы сажаете меня в самолёт, не будучи уверены в том, что он полетит, а если полетит, то не упадёт? - в моём голосе промелькнули нотки страха и возмущения.
Сеня этого и ждал, он засмеялся так, что мне показалось, что если самолёт и развалится, то именно от этого смеха. Потом он похлопал меня по плечу и, с интонацией, которой пользуются, объясняя сломавшему позвоночник человеку, что жизнь продолжается, сказал:
-Да ладно, я шучу.
Потом он оглядел людей, стоявших около самолёта и спросил:
-Всё готово? Ну, тогда начнём.
Перед тем, как я забрался в кабину, Сеня подозвал пилота, достал большую карту местности и показал нам местонахождение аэродрома, находившегося по ту сторону границы, который являлся нашей конечной целью.
Пилот уже пошёл к самолёту, а Сеня сказал мне:
-На той стороне наши товарищи позаботятся о том, чтобы доставить тебя, куда ты пожелаешь сам. Будем надеяться, что ты не решишь вернуться и стать Рапманом Ну. Ведь тогда мы станем врагами.
Я заверил его, что меньше всего на свете хочу стать Рапманом, пожал ему руку и, подойдя к самолёту, с трудом забрался на место штурмана. На сиденье лежал шлем, а кабина оказалась настолько тесной, что мне стоило больших трудов вытащить его из под себя и надеть на голову. На приборной доске (на самом деле я не знаю, что как называется в самолёте) висела кислородная маска на длинном гофрированном шланге. Пилот повернулся ко мне и жестом показал, что маску надо надеть. В шлеме щёлкнуло - включилась связь с пилотом, по которой он объяснил мне на ломаном русском с совершенно невообразимым акцентом (скорее всего, русскому он учился у Сени), что маску надо надеть потому, что нам предстоит подняться на большую высоту, чтобы нас не достали какие-то зенитные орудия. Я подумал, что в зенитных орудиях нет ничего смешного и надел маску.
Через минуту со стороны хвоста раздался очень громкий гул - это заработали двигатели. Самолёт немного повернулся, выровнявшись по взлётной полосе и, быстро набирая скорость, помчался по ней. Я, вообще-то, ожидал сильного хлопка при переходе звукового барьера, но вместо этого просто исчез гул, и из всех проявлений работы двигателя осталась лишь вибрация.
Я смотрел вниз через стекло кабины. Удивительно, с высоты птичьего полёта, вернее нескольких птичьих полётов, земля выглядит так, словно её рисовали по линейке на большой карте, а потом прорабатывали детали. Порой мне начинало казаться, что это не настоящий полёт, а симулятор, один из тех, которые используют при подготовке лётчиков, настолько правильной была разметка поверхности на поля и дороги.
Слева я заметил аэродром и ангары, от которых мы только что взлетели. Сверху не было видно, что они ржавые, ангары казались своими игрушечными копиями, словно неизвестный архитектор представил мне макет освоения территории, но по причине своей маниакальной преданности профессии выполнил его с максимальным приближением к действительности.
Через некоторое время я заметил, что ангары снова появились слева от нас. Это озадачило меня и я спросил у пилота:
-Извините, вам не кажется, что мы просто летаем кругами?
Пилот пробурчал что-то в микрофон, а потом ответил:
-Мне надо проверить системы самолёта прежде чем подниматься на большую высоту. Если вам скучно, я могу включить музыку.
-У вас что, в истребителе магнитола установлена?
-Ну, мы всё-таки не в армии. Так включить?
-Конечно, конечно, - ответил я и подумал, что мне ещё не приходилось слушать музыку на такой высоте.
В наушниках послышался треск, а потом заиграла музыка. Это была какая-то непонятная песня, единственное, что я из неё вынес, это то, что из ситара, оказывается, тоже можно извлекать довольно сложные мелодии. Когда музыка стала стихать, я уже жалел, что так опрометчиво согласился на включение магнитолы. Дело было в том, что в шлемофоне не было регулировки по частотам, отчего низких и высоких было почти не слышно, а средние частоты находились на непомерно высоком уровне. Это, мягко говоря, давило на психику. Я сказал пилоту, что у меня треск в наушниках, и я не могу слушать дальше, но он не отозвался. Я видел впереди себя блестящий купол его шлема, но никаких признаков жизни он не подавал. Мне стали представляться различные неприятные вещи, например, что у пилота вдруг случился инфаркт или инсульт, и мне теперь предстоит погибнуть в авиакатастрофе, или что отказала электроника, и теперь пилот выпрыгнет с парашютом, а я, по причине отсутствия оного, буду вынужден продолжить полёт.
Музыка, тем временем, окончательно стихла и в наушниках воцарилась тишина. Я почувствовал, что если в ближайшую минуту не убежусь в том, что пилот жив, то могу запросто начать сходить с ума. Я постучал по борту, но пилот не среагировал. В наушниках зашипело, а потом раздался резкий и очень громкий по контрасту с предшествовавшей ему тишиной голос:
-Что, нервничаешь?
