Герберт Уэллс - Остров доктора Моро
Было бы невозможно отметить каждую мелочь постепенного превращения этих чудовищ в прежних животных и сказать, как с каждым днем они теряли человеческий облик; как они пренебрегали одеждой и отбросили, наконец, всякий признак ее; как начала расти шерсть на частях тела, выставленных наружу; как лбы их делались более плоскими, а челюсти выдвигались. Перемена происходила медленно и неизбежно; для них, как и для меня, она совершалась почти незаметно, не производя сильного впечатления. Я чувствовал еще себя в их среде в полной безопасности, не боясь нападений, но не мог предохранить их от постепенного падения, допуская тем утрату всего того, что им было внушено человеческого.
Но я начал бояться, чтобы вскоре это изменение не обнаружилось. Мое животное, Сен-Бернар, последовало за мною в мой новый лагерь, и его бдительность позволяла мне иногда спать почти спокойно. Маленькое розовое чудовище, тихоход сделалось слишком робким и покинуло меня, чтобы возвратиться к своим естественным привычкам лазания по ветвям деревьев. В этом состоянии равенства мы были точно в клетке, населенной различными животными, которых показывают некоторые укротители, после того как укротитель покинул ее навсегда.
Однако существа, населявшие остров, не превратились в точно таких зверей, каких читатель может видеть в зоологических садах — обыкновенных волков, медведей, тигров, быков, свиней или обезьян. Было нечто странное в их натуре; в каждом из них Моро смешал одно животное с другим; одно, быть может, было более всего похоже на быка, другое на животное кошачьей породы, третье — на медведя, но каждое сочетало в себе нечто, принадлежащее созданию иной породы, и такая, так сказать, обобщенная животность проявлялась в их характерах. Определенные черты, свойственные человеческой расе, по временам давали себя знать среди населения острова: так, замечался кратковременный возврат дара слова, неожиданное проворство передних оконечностей или жалкие попытки принять вертикальное положение.
Без сомнения, со мною также произошли странные перемены. Одежда висела на мне клочьями, сквозь нее проглядывала темно-красная кожа. Мои длинные волосы совершенно спутались, и мне часто говорят, что и теперь еще мои глаза обладают особенным блеском и удивительною быстротою.
Вначале я проводил дня на песчаном берегу, рассматривая горизонт и прося Провидение о помощи. Мой расчет на ежегодное прибытие к острову шкуны «Chance-Rouge» не оправдался. Пять раз на горизонте показывались паруса и три раза — клубы дыма, но ни одно судно не пристало к берегу. У меня всегда был наготове громадный костер; однако, вне всякого сомнения, вулканическое происхождение острова делало все объяснения излишними.
Было около половины сентября или октября, когда мысль о постройке плота крепко запала мне в голову. К этому же времени рука совершенно зажила, и к моим услугам снова были обе руки. С первого же шага меня поразило мое бессилие. Я никогда в своей жизни не занимался не только плотничьим трудом, но и вообще какою-то ни было ручною работою и теперь все время проводил в лесу, рубя деревья и пробуя вязать их между собою. У меня не было под руками никаких веревок, и я не мог найти ничего, что бы послужило мне для скрепления плота; ни одна из пород в изобилии растущих лиан не казалась достаточно гибкой и прочной, а не смотря на весь свой запас научных познаний, мне не найти было средства сделать лианы прочными и гибкими. В течение более пятнадцати дней рылся я в развалинах ограды и на берегу, в месте сожжения шлюпок, отыскивая гвозди или другие железные кусочки, могущие послужить мне на пользу. Время от времени некоторые из зверей приходили созерцать меня и убегали большими прыжками прочь при моем крике на них. Затем наступил период гроз, бурь и проливных дождей, сильно замедлявший мою работу; однако, в конце концов, мой плот был окончен.
Я восхищался своим произведением. Но за недостатком практического ума, который составлял постоянное мое несчастие, я строил плот в расстоянии более одной версты от моря, и, прежде чем дотащил его до последнего, он развалился. Может быть, это было счастьем для меня, случившись до моего отправления в открытое море; однако, в первый момент удар был так тяжел, что в продолжение нескольких дней я не мог взяться ни за какую работу и блуждал по берегу, созерцая волны и помышляя о смерти.
Но, конечно, мне не хотелось помирать, и один случая заставил меня вновь взяться за дело, показав, каким безумием с моей стороны было проводить время в бездействии, когда соседство чудовищ грозило мне с каждым днем все большими опасностями.
Я лежал под тенью сохранившейся части стены ограды, блуждая взором по морю, как вдруг вздрогнул от прикосновения чего-холодного к моим ногам и, обернувшись, увидел тихохода, мигающего передо мною своими глазами.
Он уже давно утратил дар слова и быстроту походки, ого длинная шерсть день ото дня становилась гуще, а твердые когти — более согнутыми. Когда он увидел, что привлек мое внимание, то захрюкал как-то особенно, удалился немного в кусты и снова повернулся ко мне.
Сперва я не понял, но потом уразумел: он хотел, повидимому, чтобы я последовал за ним, что я и сделал, в конце концов, хотя медленно, так как было очень жарко. Когда мы добрались с ним до деревьев, тихоход взобрался на них, ибо ему легче было двигаться по свешивающимся с деревьев лианам, чем по земле.
Вдруг, на истоптанном месте, моим глазам представилась ужасная группа. Мой Сен-Бернар мертвым лежал на земле, а подле него на корточках сидела Гиена-Свинья, с наслаждением хрюкая и фыркая, и сжимала в ужасных когтях своих еще трепещущее тело противника. При моем приближении, чудовище подняло на меня свои сверкающие глаза и, закусив окровавленными зубами губы, грозно заворчало. Оно не оказалось ни испуганным, ни пристыженным, последние следы человечества исчезли в нем. Я сделал шаг вперед, остановился и вынул свой револьвер. Наконец-то, мы находились лицом к лицу.
Зверь не делал никакой попытки к бегству. Его шерсть ощетинилась, уши пригнулись, и весь он съежился. Я прицелился между глаз и выстрелил. В тот же момент чудовище громадным прыжком кинулось на меня и опрокинуло, как кеглю. Оно пыталось схватить своими безобразными когтями мою голову, но нерассчитанный прыжок унес его дальше, и я очутился как раз под всем его туловищем. К счастью, заряд попал в намеченное мною место, и чудовище испустило дух уже во время своего прыжка. С трудом освободившись из под его тяжелого тела, я поднялся, весь дрожа, и посмотрел на зверя, трепетавшего еще в последней агонии. Итак одной опасностью стало меньше; однако, это было только первое возвращение к своим прежним животным инстинктам из целого ряда других, которыя, по моему твердому убеждению, должны были произойти.
