Герберт Уэллс - Остров доктора Моро
Может быть, звери уже подстерегали меня в зеленой чаще папоротников и пальм? Может быть, ждали, когда я подойду к ним поближе? Что замышляли они против меня? Что говорила им Гиена-Свинья?
Мое воображение рисовало мне различные грустные картины.
Вдруг мои размышления были прерваны криками морских птиц, которые бросились на черный предмет, выкинутый волнами на песок подле ограды. Я слишком хорошо знал, что это был за предмет, но у меня не хватало духу идти прогнать птиц. Я пошел вдоль берега с намерением обойти восточный край острова и приблизиться таким образом к оврагу с берлогами, не подвергаясь возможным опасностям в чаще леса. Сделав около полумили по песчаному берегу, я повстречал одного из покорных мне двуногих, шедшего с опушки леса и направляющегося ко мне. Разыгравшееся воображение сделало меня подозрительным и заставило вытащить свой револьвер. Даже умоляющий жест животного не мог меня обезоружить. Оно продолжало нерешительно приближаться.
— Уходите! — закричал я.
В робкой фигуре этого существа было много собачьей покорности. Оно немного отодвинулось назад, как собака, которую гонят. Потом остановилось и повернуло no мне свои темные умоляющие глаза.
— Уходите! — повторил я. — Не подходите ко мне!
— Разве я не могу подойти к вам? — спросило оно.
— Нет, уходите! — настаивал я, хлопая своею плетью, потом, взяв рукоятку в зубы, я нагнулся, чтобы поднять камень, и эта угроза заставила животное убежать. Итак, одинокий, я обходил овраг укрощенных животных и, спрятавшись в траве и тростниках, старался подсмотреть жесты и телодвижения их, дабы угадать, какое впечатление произвели на них смерть Монгомери и Моро и разрушение дома страданий. Теперь только мне стало ясным безумие моей трусости. Если бы я сохранил ту же храбрость, что проявил утром, и не ослабил ее преувеличенными опасениями, то мог бы обладать властью Моро я управлять чудовищами. Теперь уже было поздно и нельзя было больше восстановить свой авторитет среди них.
Около полудня некоторые двуногие растянулись на горячем песке. Мучимый жаждою, я, преодолев свою боязнь, вышел из чащи с револьвером в руке и спустился к ним. Одно из этих чудовищ, Женщина-Волчиха повернула голову и посмотрела на меня с удивлением. Потом — это была их хитрость, — они притворились, что будто не замечают меня, не желая мне поклониться. Я чувствовал себя слишком слабым и слишком утомленным, чтобы настаивать на этом, и упустил минуту.
— Мне хочется есть! — произнес я почти виноватым голосом.
— Еда в берлогах! — отвечал Бык-Боров, наполовину уснувший, отворачивая голову.
Я прошел мимо них и углубился в тень зловонного, почти необитаемого оврага. В одной пустой берлоге я поел фруктов и, набрав ветвей, заделал отверстие входа, затем растянулся лицом к входу, с револьвером в руке. Усталость тридцати часов потребовала отдыха, и я позволил себе немного подремать, уверенный, что моя ничтожная баррикада может сделать достаточный шум, чтобы разбудить меня в случае нечаянного нападения. Итак я сделался существом, подобным укрощенным животным на этом острове доктора Моро. Когда я проснулся, кругом меня все еще было темно. Рука моя сильно болела, я поднялся за моем ложе, спрашивая себя, где я и что со мной. Снаружи раздавались голоса. Моего заграждения более не существовало, и отверстие берлоги было свободно. Револьвер мой лежал подле меня. Вдруг я почувствовал шум от дыхания и различил что-то движущееся совсем около меня. Я задерживал дыхание, стараясь рассмотреть, что это было. Оно стало бесконечно медленно приближаться, потом что-то нежное, теплое и влажное прошло по моей руке. Все мои мускулы сжались, и я быстро вытащил руку. Крик ужаса готовь был вырваться.
— Кто там? — спросил я хриплым шопотом.
— Я, господин!
— Кто вы?
— Они говорят, что теперь нет господина. Но я знаю, знаю. «О, ты, который ходишь в море». Я бросал в волны тела убитых тобою. Я — твой раб, господин!
— Тот ли ты, которого мне пришлось встретить на берегу?
— Тот, господин!
Очевидно, можно было довериться этому животному, так как, если бы оно было злое, то могло напасть на меня во время сна.
— Хорошо! — сказал я, позволяя ему лизать мою руку.
— Где другие? — полюбопытствовал я.
— Они возбуждены, безрассудны! — говорил Человек-Собака. — Теперь они там совещаются. Она говорят, что Господин умер, Второй с плетью также умер, Третий, который уходил в море, такой же, как и мы. У нас нет ни господина, ни плетей, ни дома страданий. Это конец. Мы любим Закон и сохраним его, но не будет никогда ни господина, ни плетей. Вот, что они говорят. Но я знаю, знаю…
В темноте я протянул руку и стал ласкать голову Человека-Собаки.
— Скоро ты всех их убьешь? — спросил Человек-Собака.
— Скоро;- отвечал я, — я их всех убью немного погодя, когда сбудется кое-что!
— Тех, которых господин захочет, тех убьет! — подтвердил Человек-Собака тоном удовлетворения.
— И чтобы число их ошибок пополнилось, я решил, чтобы они жили до тех пор в безумии, пока придет время. Тогда они признают во мне господина!
— Воля господина хороша!
— Но есть один, который совершил страшное преступление, его хочу убить, лишь только встречу. Когда я тебе скажу: это он, то бросайся на него без колебаний. Теперь пойдем к ним, которые собрались!
Была ночь, и овраг с его гнилыми, удушливыми испарениями, был мрачен, а далее, на зеленом, днем залитом солнечным светом откосе я увидел красноватое пламя костра, а вокруг него волновалось несколько комичных фигур с округленными плечами. Еще далее, за нами, поднимались стволы деревьев, образуя темную стену с бахромою черного кружева верхних ветвей. Луна показалась на краю откоса оврага, и на фоне ее сияния поднимались столбом дары, выходящие из фумаролл острова.
— Ступай рядом со мной! — приказал я, собирая все свое мужество. Бок о бок мы спустились в узкий проход, не обращая внимания на темные силуэты, наблюдавшие за нами.
Ни один из тех, которые собрались у огня, не желали мне поклониться. Большая часть оказывала явное равнодушие. Мой взгляд искал Гиену-Свинью, но ее там не было.
Всех было около двадцати существ. Все они сидели на корточках, смотрели на огонь и разговаривали между собой.
— Он умер, умер! Наш Господин умер! — говорил Человек-Обезьяна, находившийся направо от меня. — Дом страданий… Нет дома страданий!
— Он не умер! — уверял я с сильным голосом. — Даже теперь он видит вас!
Это их удивило. Двадцать пар глаз смотрело на меня.
— Дома страданий больше не существует, — продолжал я, — но он восстановится. Вы не можете видеть властелина, между тем, даже в эту минуту, он сверху смотрит на вас!
