Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)
-А верхами ездить ты умеешь?
Внутренне Элиот сжался, но лицо его оставалось таким же хмурым и невозмутимым.
-Умею.
-Я совсем не умею, - вздохнула Альгеда и поправила волосы, - Я просила тятю научить, да он говорит, что не женское это дело. И конюхам нашим запретил. Расшибешься, говорит...
Тут только Элиот позволил себе остановить уставшего уже Лакпута, и признался:
-Да я так только, немного... Сам в прошлом году в седло сел.
-А меня научишь ездить? - спросила Альгеда.
Элиот задумался. Потом сказал с сожалением:
-Нет, не могу: отец твой рассердится, еще собаками затравит.
-Да он ничего не узнает! Мы же ему не скажем, правда?
-Ну, не знаю... - колебался Элиот.
Но Альгеда его уже не слушала. Свойственным всем женщинам чутьем, она поняла, что никуда этот странный долговязый парень теперь не денется.
-Давай завтра, хорошо? Тятя в город уедет, матушка в церковь, на погост, в усадьбе совсем никого не будет.
И Элиот сам удивился словам, которые слетели с его губ:
-Ну, давай...
Почти всю ночь не спал Элиот. Сначала просто валялся в душной жаркой постели, потом сел возле окна и долго слушал, как верещат сверчки и лают собаки. Забылся он только под утро, и был разбужен зычными криками Рона Стабаккера, который собирался в Кравен. Несколько минут купец распекал под его окном нерадивого слугу, который проспал зарю и не напоил скотину. Слуга что-то бубнил в ответ. Потом всё это закончилось, но через минуту купец снова раскричался, теперь на другом конце двора. Элиот, заложив руки за голову, валялся на соломенном тюфяке и изнывал от невыносимой привычки всех кравников орать по утрам. Больше всего он боялся, что в двери сейчас возникнет мастер Годар и своим обычным тоном, не терпящим возражений, объявит, что сегодня они отправляются в какие-нибудь Смердяницы, где вдруг объявился мужик, страдающий подозрительным поносом, похожим на дизентерию.
И Элиот решился на вещь, которая раньше просто не могла бы прийти ему в голову. Очень осторожно, стараясь поменьше шуметь, спустил с тюфяка ноги и потянулся к штанам. Завязывая тесемки на поясе, он внимательно прислушивался к крикам купца, которые теперь доносились с конюшни. Потом раздалась плюха, отчаянно взвыла собака, и голос Рона Стабаккера сказал кому-то:
-Под ногами путаешься, з-зараза!... Хьяльти, эту, вороную запрягай! Зачем второго? - и так обернемся. Небось, не в Терцению едем.
Элиот пробрался к окну, и выглянул наружу. Купец стоял возле простого, обитого китовой кожей возка и втолковывал своему конюху, как надо правильно запрягать. Наконец, он сказал то, чего так жаждал услышать Элиот:
-Всё, тронулись!
Едва стих скрип несмазанных колес, Элиот осторожно выскользнул на двор прямо через окно. Утренняя прохлада приятно холодила лопатки, лебеда, которой зарос двор, подернулась серебристо-седой паволокой росы. Из-за угла появился черный кот с белыми шерстинками на морде: потянулся долго и стал царапать когтями деревянный столб. Элиот крался вдоль стены, считая окна. Одно, второе, третье... Кажется, это, с остатками облезшей краски на ставнях. Он закрыл глаза, стараясь унять бешеное биение сердца. Но это ему никак не удавалось. Сейчас... Он зацепился за край подоконника, подтянулся и торопливо стукнул в ставню кулаком.
Довольно долго ничего не происходила. Наконец, ставня скрипнула и в окне появилась Альгеда.
-Ой! Я сейчас!
-Погоди... Штаны надень, в юбке верхами - один смех ездить, - хмуро сказал Элиот.
Альгеда кивнула головой и исчезла. Элиот ждал, покусывая губы. На крыльце вдруг появился мастер Годар, и Элиот тут же нырнул за рассохшуюся бочку. С этой позиции ему хорошо было видно, как лекарь постоял немного, вдыхая утренний воздух, и быстро пошел за ворота, своей обычной, кренящейся вперед, походкой.
-Ты где? Элиот!
Парень, конфузясь, вылез из своего укрытия, подошел к окну.
-Тише! Здесь я, здесь. Прыгай!
Альгеда, ойкнув, прыгнула прямо в протянутые руки Элиота, и он, поймав, на мгновение прижал ее к себе, но тут же отстранился.
-Жди меня у ворот. Я коня взнуздаю, - сказал он, покашливая, и, не дожидаясь ответа, пошел на конюшню.
Здесь в углах еще держались серые тени, но дневные жители - мухи, - уже гудели вовсю. Элиот, стараясь не разбудить спавшего на ворохе сена Аршана, прокрался мимо. Он решил взять Лакпута - это был смирный конёк, и от него не приходилось ждать подвоха. Элиот тихо вывел мерина из стойла, и тот, увидев торбу для овса тихонько заржал. Аршан заворочался во сне, но всё обошлось.
-Голодный, что ли? - шепнул Элиот Лакпуту, - Ничего, брат, я тебе потом яблок дам падалочных: только помалкивай.
Никем не замеченные, выбрались они за ворота. Альгеда, обхватив плечи руками, стояла под большой березой, росшей неподалеку. Элиот, побоявшийся седлать мерина прямо на дворе, потник и седло тащил под мышкой. У березы остановился, торопливо оседлал коня, то и дело поглядывая в сторону усадьбы. Альгеда следила за ним, но вдруг в глазах ее зажглось любопытство, и она спросила:
-А отчего это у тебя в волосах седина?
-Так, просто... - покосился Элиот.
-И не просто совсем, а будто кто кистью мазнул! - не унималась девушка.
-Увидеть нас могут. Идти надо... Альгеда, - сказал он, впервые называя ее по имени.
-Что ж, коли надо... Пойдем.
Луг встретил их пением жаворонка и туманом, который, нагреваясь, уже отрывался от земли.
-Ай! - вскрикнула Альгеда, едва они сошли с дороги, но было поздно: штаны ее отяжелели росою и плотно облепили стройные девичьи ноги.
-От росы не болеют, только крепче становятся, - сказал Элиот.
-Откуда знаешь?
-Я же лекарь будущий... Ну, давай ногу!
Элиот крепко взялся за стремя и помог Альгеде взобраться в седло. Лакпут, чуя неумелого седока, врос в землю всеми четырьмя ногами, и только хвостом помахивал.
-Погоди... Стремя укорочу. Так, теперь порядок.
Он взял коня под узцы и осторожно повел его в поводу. Альгеда побелевшими пальцами вцепилась в луку седла и закусила нижнюю губу.
-Ты не клонись вперед, не клонись! Спину прямо держи! - говорил Элиот, И живот не расслабляй, а то качаться будешь, как травинка под ветром.
Он всё говорил, и говорил, ни на миг не умолкая. И с каждым новым словом чувствовал он, что тает его скованность, как и этот утренний туман. И дышать вдруг стало так легко, словно с груди его сняли тяжелый гнет. Он теперь всё видел, всё замечал наперед: вот сейчас слишком резво мотнет головой Лакпут, кусая овода, впившегося в бок, а вот девушка начнет клониться на бок, едва не выпадая из седла. И чтобы этого не случилось, Элиот укорачивал повод, или заходил сбоку - поддержать неопытного наездника. Неглубокую рытвину, в которой сквозь траву блестела вода, он засек еще за двадцать шагов, и обогнул ее, чтобы конь, не дай бог, не сломал ногу. Альгеда, захваченная новыми впечатлениями, заразительно хохотала, как ребенок. Но Элиот даже не улыбался. В нем проснулся инстинкт защитника: тот могучий инстинкт, который зачастую толкает мужчин на самые беззрассудные поступки.
