Владимир Аренев - Паломничество жонглера (фрагмент)
И цепкие пальцы, очень похожие на пальцы махсраев, потащили его куда-то. Голоса пропали, пропал свет, и только во рту оставался металлический привкус крови, к которому Иссканр уже успел привыкнуть - все это время, пока он помогал больным, он закусывал от боли нижнюю губу, считая, что его-то раны как раз не смертельные...
Полторы недели он провалялся в гостинице ступениатов, ставшей теперь госпиталем. Лукьерр и кое-кто из охранников каравана наведывались к Иссканру - все равно из-за громадных разрушений в Северном Сна-Тонре множество сделок сорвалось и караван вынужден был задержаться дольше запланированного. "Хуккрэн роет копытом землю, - улыбался Лукьерр. Считает, что тут дело нечисто, и, кажется, подозревает, что все это устроил ты один, только из неприязни к нему". Иссканр пожимал плечами: он-то знал... хотя иногда, вспоминая про тот невидимый колпак... нет, конечно, Держатели обрушились не из-за Иссканра, тут и думать нечего! И вообще, нечего об этом думать, лучше бы заняться записками брата Гланнаха - жаль, их у Иссканра отобрала госпожа Бриноклар, когда застала больного за таким "утомительным занятием". Управительница гостиницы считала себя виноватой, что не сразу заметила ожоги Иссканра, и всячески старалась эту вину загладить. Иногда ее старания представлялись Иссканру чрезмерными - вот как в случае с записками монаха. Конечно, госпожа Бриноклар обещала вернуть их - пусть только сперва Иссканр выздоровеет.
Он ругался, умолял, уверял ее, что чтение лишь поможет управительница была непреклонна. В конце концов Иссканр смирился.
Точно так же смирился он и с тем, что в ближайшее время не увидится с Танайей. Может, оно и к лучшему? Он не знал; в глубине души был рад, что все решилось само собой, и сам же досадовал на себя за эту радость... хотя - не слишком.
Он взял у госпожи Бриноклар адрес Танайиной деревушки, так что по окончании поисков, связанных с записками брата Гланнаха, вполне можно будет навестить ее. ...А можно будет и не навещать. Лежа на госпитальной койке, глядя в потемневшие от времени доски потолка, Иссканр, как и тогда, на мосту, почувствовал, что жизнь его меняется - и кто знает, куда приведут записки монаха? Меняется жизнь, меняется сам Иссканр... на мгновение ему показалось, что мир вокруг бешено завертелся: разноцветные смазанные полосы извивались одуревшими червями, даже почудилось, что этажом ниже кричит кто-то из больных.
Он помотал головой - и наваждение прошло. Поэтому когда здешний врачеватель полюбопытствовал, на что больной жалуется, Иссканр честно ответил: на госпожу Бриноклар, отобравшую мешочек с записками. А больше жаловаться не на что.
Его отпустили (записки госпожа Бриноклар, как и обещала, вернула) - и вместе с караваном Иссканр отправился обратно на юг, чтобы в Дьенроке свернуть с привычного пути и поехать к побережью.
"Мы никогда не можем знать, насколько привлекаем внимание зверобогов и угодны ли им наши деяния. А когда узнаём, как правило, бывает слишком поздно что-либо предпринимать", - написал когда-то брат Гланнах.
И Иссканру еще предстояло убедиться в этом на собственном примере.
* * *
Публика собралась - столько и на выступлении не каждый раз увидишь. Кажется, прежние гастроли Кайнора в Трех Соснах не пользовались таким, скажем прямо, бешеным успехом.
Толпу трясло, толпа неистовствовала. Какое там "хлеба!" - зрелищ и только зрелищ! Крестьяне, кузнецы, кожевники, рыбаки, пастухи - сегодня все они превратились в зрителей. Или, если угодно, в прихожан - поскольку творимым действом руководил господин Хожмур.
Свежесбитый помостец со столбом в центре установили на самом краю дороги, где не так давно Гвоздь наблюдал за зависшими в небе грачами. Сейчас они, едва видные на фоне черного неба, растопырили крылья и вот-вот собирались взлететь с ветвей, чем-то напуганные. Им, беднягам, тоже сегодня не дали как следует выспаться.
Под взъерошенное гудение толпы Кайнора привязали к столбу так, что он мог видеть и три сосны, и грачей на их ветвях, и людей вокруг. Видел он и дорогу, поле, тонувшее в сумраке, повозку, на которой сюда доставили помостец. И еще - факелы, много факелов и много хвороста. Хватит, чтобы спалить не одного жонглера.
Как это там в законах Бердальфа Морепашца? "Певцы и комедианты, глумословы и артисты всяких мастей есть люди, ни к какому из сословий не принадлежащие, и хоть к ворам и разбойникам без причины приравнивать их не следует, однако же и безоглядно доверять им не стоит". И еще: "А если кто словом или делом обидит артиста, пеней в качестве возмещения тому пусть служит тень обидчика".
Но не наоборот - верно, мудрый Морепашец? Хотя... законы твои составлены не одним тобой, наверняка ведь за спиной у тебя стояли верховные иерархи Церкви. И ты знал, что если пойдешь против них, лишишься и земель, которые завоевал, и головы, которая тебе на плечах отнюдь не мешала...
Но разве мне, Кайнору из Мьекра, легче от этого понимания?!
Ведь я же не герой из баллад и баек, которые сам же не раз горланил по кабакам! Посмотрите на меня: худой, избитый, совсем не зверобогоизбранный! Меня не запишут в святые мученики, меня даже похоронят за оградой кладбища - и в посмертии своем, вновь воплотившись в Тха, попав в Ллаургин или в другие земли (наверное, в другие, я ведь грешен, а Ллаургин Отсеченный считается землей едва не святой), я не стану ни малиновой цаплей, ни голубой акулой, ни угольным кротом, ни кабаргой-альбиносом... - ни одним из священных животных! - я снова воплощусь в этом мире в человека... ну, в лучшем случае в подзаборного блохастого пса...
Гвоздь вдруг замер: показалось, что, словно отзываясь на его мысли, где-то далеко залаяла Друлли. Бред какой! Откуда ей здесь взяться?
Неоткуда. И все же...
- ...обвиняешься, - громогласно бубнил уже некоторое время господин Хожмур, - в наведении чар колдовских, вредоносных, способствовании утоплению Кнурша Кружечника и...
"Ты еще обвини меня, что древоточцы в вашей храмовне идолов погрызли", - подумал Кайнор.
- ...слово в свое оправдание? Или признаешь ты вину свою?
- Не признаю, - сказал Гвоздь, со скукой разглядывая обступивших со всех сторон людей. "И ведь обычные лица, не хари какие-нибудь непотребные..."
- Доказать свою невинность можешь?
Во-от, тут они дыхание и затаили. В задних рядах встрепыхнулся господин Туллэк, готовый бороться за свой покой всеми доступными способами. Кайнор подмигнул ему.
- Не могу. Верьте на слово, что ль? - предложил, обращаясь уже к жрецу. Тот надулся индюком, покраснел, завращал глазами:
- Ах ты нечестивец! Пошутить решил, да?! На костер его!..
- Так уже ведь... - напомнил, показывая взглядом на хворост Гвоздь. Он понимал, что поведи себя иначе - и можно было бы оттянуть неизбежное. Но, во-первых, Кайнора, как это иногда случалось, "понесло", а во-вторых, если "неизбежное" - так зачем оттягивать? Главное, что не топить собираются, верно?
