Аристарх Нилин - Архантропы вселенной или Прикосновение к любви
— Мало ты, конечно, прожил Рома на этом свете, но, сколько есть годков, все твои. Стало быть, така судьба, а посему, хоть и болото, а все равно земля внутри, так что пусть она будет тебе пухом, Аминь, — и залпом выпил стакан водки.
Петр промолчал, и последовал его примеру. Понюхал хлеба, и откусил, потом взял огурец и кусок сала. То ли усталость, то ли события, которые так неожиданно изменили, казалось бы, налаженную и размеренную жизнь Петра, но он почувствовал, как слезы сами собой потекли из глаз по щекам.
— Ты вот чего, иди-ка, на печь ложись. Я дров подложил, тепло будет, а то еще чего доброго заболеешь, а мне потом ходи за тобой. Давай, подымайся и ложись. А днем встанешь и на мир совсем по иному посмотришь, чем сейчас. Давай, — и он похлопал Петра по плечу.
Тот поднялся и отправился, как советовал ему Ионыч на печку.
* * *Когда Петр проснулся, часы показывали уже далеко за полдень. События вчерашнего моментально всплыли в памяти, и Петр нахмурился. Сомнений по поводу того, что делать у него не было. Он решил, что в лес за этой штуковиной не пойдет, по крайней мере, сейчас, а вернется в Москву, где вначале приведет свои растрепанные чувства в порядок, а заодно выяснит, сколько можно выручить за собранные железки, что были в сумке. Он слез с печи. Сумка лежала возле вещей, которые предусмотрительный дед развесил на стульях возле печи, чтобы они высохли. Петр приподнял её и взвесил. Навскид она весила килограмм пять-шесть.
— Ничего, придет время, и за той хренотенью приеду, никуда она не денется, — стал собираться в дорогу.
Ионыч вернулся со двора в дом, когда Петр уже заканчивал свои приготовления к отъезду.
— Значится так. Весь инструмент Ионыч, я тебе в качестве подарков оставляю. Инструкции, как им пользоваться есть, так что разберешься.
— Да на кой ляд он мне здесь нужен?
— Ничего, пригодится. Ежели что, загонишь кому, но помни, он дорогой, так что цену не ломи, но и за копейки не отдавай. И рюкзак тоже оставь себе. Я только все что в тарелке нашли, заберу и домой.
— А что, за штуковиной в лес не хошь пойти?
— Потом. Сейчас знаешь, не то настроение, чтобы за ней в лес идти. Да и потом, куда она денется, правда?
— Оно конечно верно, но это твое дело. Советы давать, как я убедился, вам все равно бесполезно. Так что, поступай, как знаешь.
— Вот и хорошо. Короче, я в Москву, а еже ли что, приеду. Ты тут не пропадай без меня.
— А что мне будет. Ежели какая напасть, так ведь не спросит, жить мне или помирать.
— Ты это, того, брось. Я ведь без тебя и дороги-то до болота того не найду. Так что ты побереги себя, хорошо?
— Ладно, поберегу. Езжай, да будь поосторожнее в Москве, с этими железяками. Не нравятся они мне, ох как не нравятся.
— Ничего, все будет хорошо.
Они обнялись, и расцеловались. Петру предстоял еще долгий путь на перекладных до Москвы.
* * *Спустя двое суток, он открывал дверь своей квартиры, усталый, но довольный, что все трудности остались позади. Войдя в прихожую, Петр устало присел на стул, который всегда стоял возле вешалки.
— Все, сейчас горячая ванна, и спать…
Он скинул обувь, и стал раздеваться, потом пошел, быстро ополоснул ванну и, оставив её наполняться водой, пошел в комнату за чистым бельем.
Лежать в теплой воде было так приятно и хорошо, что вылезать совсем не хотелось. Он прикрыл веки, и перед его глазами снова возникла картина трагической гибели Романа. Он вздрогнул от этого видения, и неожиданно поспешил из ванны, словно какое-то предчувствие беды заставило его сделать это как можно скорее. Он вылез, насухо вытерся, потом посмотрел на себя в зеркало и побрился, после чего надел махровый халат, и открыл дверь. В этот момент чей-то кулак просвистел в воздухе, и буквально переломил его пополам.
В глазах поплыли темные круги, а дыхание перехватило. Он ловил ртом воздух, не понимая, что происходит. Попытка подняться не получалась, так как почувствовал, что чьи-то сильные мужские руки волокут его на кухню. Его бросили на стул, а затем руки и тело обмотали веревками.
Наконец он смог открыть глаза и осмотреться. Напротив, прямо на столе сидел мужчина, совершенно лысый, с довольно наглой физиономией и усмешкой на лице. Рядом с ним на стуле сидел второй, с таким же неприятным и наглым выражением лица. Обоим было на вид лет по тридцать.
— А ты шустрый мужик, как я посмотрю. Сразу обнаружил слежку, а потом дома так и не появился. Думал, что все, про тебя забыли? Нет, дорогой, мы тебя пасли, и сразу поняли, что ты птичка не простая. Если надо упорхнешь так незаметно, что ищи тебя в чистом поле. Только и мы ребята не лохи какие. Раз ты в наше поле зрения попал, так просто не улетишь. И как видишь, домой вернулся, а мы тут как тут, — он рассмеялся и, размахнувшись, ударил Петра кулаком в лицо.
Кровь сразу потекла, и каплями начала падать на халат.
— Больно дядя, а будет еще больнее. Мы чикаться с тобой не будем.
— Я ничего не понимаю. Вы, наверное, перепутали меня с кем-то. Я вовсе не бизнесмен, и не подпольный Корейка с миллионами.
— Ну-ну, пой ласточка, пой. Люблю, когда клиент распинается, что он голубь и за душой у него три копейки.
— Послушайте, забирайте то, зачем пришли, только не бейте, умоляю, я ничего вам не сделал, и никуда не сообщу.
— Слышь, он нас не заложит и в ментовку не побежит. А ты шутник Фомин, ох и шутник.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите?
— Чего мы хотим? Вот, это уже другой вопрос. А хотим мы дядя одного. Знать, откуда ты привез ту штуковину, которую Веллеру показывал. Надо полагать там не одна такая, если ты испарился на несколько дней, а теперь целый мешок приволок этого добра? Что скажешь?
— Я всего лишь посредник. Я ничего не знаю. Мне дали, я продаю. Имею двадцать процентов. А что это и откуда, понятия не имею.
— У, дядя, ты не понял меня. Я с тобой по-хорошему, а ты врешь, да еще не краснеешь. Разве тебя в школе не учили, что врать это грех, — вслед за этим последовал новый удар кулаком в лицо. На этот раз Петр буквально захлебнулся кровью и понял, что нос явно переломан. Кашляя, он видел, как на халат стекает кровь. Лицо начало гореть от боли, и он умоляюще произнес:
— Клянусь, я толком ничего не знаю.
— Совсем-совсем ничего?
— Почти.
— О, это уже лучше, значит, что-то ты знаешь. И где же ты был, на Канарах, или в Анталию съездил отдохнуть на три дня? — оба дружно заржали.
— Так что, Фомин, будем говорить, или по-прежнему в молчанку играть?
— Я повторяю, эти вещи ко мне попали случайно. Хотите верьте, хотите нет.
