Ефрем Акулов - Поиск-84: Приключения. Фантастика
— Извините, Михаил Михайлович. В дороге подрастрясло, несу бог весть что.
— Пожалуйста-пожалуйста, — торопливо ответил Федорчук, отметив про себя, что следователь, кажется, парень неплохой, разве что нервный немножко — режиссер уловил, как непроизвольно бегали по столу длинные руки Герасима.
* * *Итак: Карабанов Роберт Иванович, тридцати двух лет, Легастых Сергей Петрович, двадцати восьми лет, Дружнов Павел Семенович, двадцати четырех лет, Синюшин Владимир Андреевич, двадцати семи лет, Никитин Виктор Андреевич, двадцати пяти лет, Потапов Юрий Степанович, сорока одного года. Герасим выписал эти шесть фамилий и пронумеровал. Один из них заранее — может, еще год назад, когда стало ясно, кто какую роль играет, — добыл винтовочный патрон, продумал все, выбрал время и место и — выстрелил. Карабанова, пожалуй, можно вычеркнуть — у него был одиннадцатимиллиметровый «Смит-Вессон», а Гурьев убит винтовочной пулей — эксперт за это ручается. Значит, остается пятеро. Герасим взял карандаш, хотел вычеркнуть Карабанова, но потом передумал, и только поставил против его фамилии жирный минус.
В избу вошел эксперт, принес завернутые в платочный чехол карабины: «Какой-то из них».
— Сегодня же отправим их в город, там определят, из какого ствола вышла пуля, и… — Кирпичникову показалось, что дело уже завершено. Надо только не допустить бегства преступника.
— И — что? Думаешь, поймал? — эксперт говорил тяжело, он был немолод уже, а пять карабинов — груз хоть и не очень увесистый, зато неудобный. — Вот ведь какая ерунда. Неясно, какая винтовка у кого в руках была. Не регистрируют они этого. — Эксперт не возмущался, а только досадовал на чужую безалаберность. Он-то знал, как сократилось бы число преступлений, если бы все делали свою работу честно.
Кирпичников посмотрел на ходики с мятым жестяным циферблатом, суматошно мотавшие маятником на передней стене, сравнил со своей «Славой»; удивился — ходики шли точно, и сказал эксперту:
— Вы, Вадим Николаевич, закончили? Тогда посидите со мной — сейчас сюда придет эта «великолепная шестерка».
— Не боишься, что придут не все? — эксперт опустился на лавку, расшнуровал полуботинки и вытянул ноги.
— Не боюсь. Зачем убийце себя выдавать? Если он на такое пошел, значит уверен — под него не подкопаешься. Придет. — Подумал немного и повторил увереннее: — Придет.
* * *Первым признал свое оружие Павел Дружнов. Герасим долго вспоминал, где они встречались — лицо Дружнова было ему знакомо — пока тот, поправляя прическу, не отогнал волосы назад. Мальчишкой Герасим смотрел фильм про школьников, и Дружнов играл там роль нехорошего ябеды-отличника. Маленький толстячок в детстве, он стал стройным мужчиной если и не высокого, то во всяком случае хорошего роста. И лопоухость исчезла. А выражение лица осталось прежним: честно-добрым. Герасим помнил, что и в том давнем фильме ненатуральнее всего выглядели эпизоды, где отличник — герой Паши Дружнова — делал пакости. Не вязались плохие поступки с его добрым лицом. Только было это на экране и много лет назад.
Павел подошел к столу, на котором были разложены карабины, взял — грамотно, за цевье — лежащий посередине и поднял его дулом вверх: «Этот».
— Точно этот? — переспросил стоящий у него за спиной Никитин. Герасим видел его в нескольких комедиях, ему нравилась игра этого актера, но фамилию его он никак не мог запомнить.
— Этот, — Дружнов ткнул пальцем в царапину на ложе.
— Тогда мой, — Никитин вышел вперед, наклонился над столом, — мой… — он открыл затвор у одного карабина, у другого, — вот этот.
В жизни Никитин выглядел совсем иначе, чем в фильмах. В трех ролях из четырех или пяти, виденных Герасимом, Никитин играл людей по натуре положительных, но в одном фильме — по мягкости характера, в другом — ради любимой женщины, в третьем — из трусости делающих разные неприятные вещи. Герасим удивился, что у Виктора Никитина вовсе не покатые, а широкие твердые плечи, и лицо очень правильное, собранное, лицо умного человека, умеющего управлять своими эмоциями.
— А как вы определили? — заинтересовался Герасим.
— Так здесь всего два чурбана, — пояснил Никитин, — один ему достался, другой мне.
Дружнов, видя, что следователь не понял, продолжил:
— Эти два предмета, — он покачал своим карабином, затем кивнул на карабин Никитина, — не оружие. Видимость одна. В них бойков нет. Мы с Витюшей на последнюю съемку подзадержались, нам и пришлось с этими дубинками таскаться.
Герасим осмотрел карабины, передал их эксперту. Тот тоже осмотрел, даже пальцем ощупал затворную раму и подтвердил: из такого оружия выстрелить нельзя.
Герасим порадовался про себя. Круг сужался — это во-первых. Вторая причина не была серьезной: Дружнова и Никитина Герасим знал хотя бы внешне. Лица оставшихся троих были ему незнакомы. Для следствия это, конечно, безразлично, но чисто по-человечески так Герасиму было легче.
Вдоль стола несколько раз прошелся крепыш с лицом записного злодея: сросшиеся космы бровей, маленькие глазки, выдвинутая вперед челюсть. Герасим слышал, как его назвали Сережей, и, заглянув в блокнот, вывел: Легастых. Других Сергеев в списке не было.
— Понимаете, — «злодей» так виновато посмотрел на Кирпичникова, что тому стало неудобно, — у меня все они перебывали. Понимаете, съемок много, а особенно-то не приглядываешься — не до того. И с чем я снимался сегодня, я не помню. — Он обернулся к товарищам: — Ребята, выбирайте вы, оставшийся — мой.
Синюшин и Потапов подошли к столу одновременно. И одновременно взяли крайний справа карабин.
— Юрий Степанович, что это вы? — удивился Синюшин, — я с ним всю неделю снимался.
— Про всю неделю не знаю, а в шестом дубле это ружье было у меня, — Потапов держал карабин за ствол и отпускать его явно не собирался. — Я его утром взял, у него ремень узлом привязан, я помню.
Ремень у верхней антабки действительно был закреплен узлом.
Казалось, что худощавый Владимир Синюшин на полголовы ниже рыхлого Потапова, хотя на самом деле рост у них был одинаковый. Рост — это единственное, в чем они были схожи. Герасим даже заулыбался, наблюдая этот спор, напоминавший цирковую перебранку двух клоунов: рыжего и белого. В роли белого выступал Синюшин (он и вправду был светловолосым): короткими, сдержанными репликами он отвечал на размашистые выпады Потапова. Но дело происходило не в цирке, оба понимали это, оба волновались, хотя — заметил Герасим — и волновались они по-разному. Потапов жестикулировал, обращался к публике, а лицо его было, в общем-то, довольно спокойно, словно он сознательно стравливал пар, выплескивая на окружающих дурное свое настроение. А Синюшин держался корректно, только ноздри его раздувались, превратившись из узеньких щелей в два черных овала. И Герасиму непонятно было: то ли Владимира Синюшина раздражает спор с Потаповым, то ли ему очень важно доказать, что у него был этот карабин.
