Михаил Водопьянов - Мечта пилота
Повинуясь грозным окрикам "дневального" Викторова, палатка приняла жилой вид. Спальные мешки свёрнуты и аккуратно завязаны, приборы упакованы, всё готово к походу. Аня суетится у примусов, на которых уже поспевает поставленная заботливым "дневальным" пища.
За завтраком разговор вертелся вокруг путешествия. Отдохнувшие люди подтрунивали над своим положением.
– Ничего страшного в нашем положении нет, – уверенно рубил профессор. – Бывали люди и раньше в этих широтах. И ничего – возвращались благополучно.
– Кого вы имеете в виду, профессор? – спросила Аня.
– Первым пробившимся в эти широты был Нансен. Бросив в конце февраля 1895 года своё затёртое льдами судно "Фрам", он вместе с Иогансеном пошёл на полюс. Ему удалось достичь восемьдесят пятого градуса четырнадцатой минуты северной широты. Убедившись, что дойти до полюса ему не удастся, Нансен повернул на юг. Он прошёл пешком более пятисот километров и достиг острова Джексона, самого северного острова в архипелаге Земли Франца-Иосифа.
– Значит, он прошёл расстояние большее, чем предстоит пройти нам?
– Да, большее… Но здесь путешествовал не только Нансен. Один из участников экспедиции герцога Абруцкого, итальянец Умберто Каньи, прошёл ещё дальше на север. С группой в десять человек он вышел из бухты Тихая, имея сто собак и тринадцать нарт. Они потратили на своё путешествие не один месяц, зато достигли восемьдесят шестого градуса тридцать четвёртой минуты северной широты, пройдя в обе стороны более тысячи километров. Это произошло в 1901 году. Через шесть лет, в 1907 году, и этот рекорд был побит американцем Робертом Пири, достигшим восемьдесят седьмого градуса северной широты. Упорный американец, после неоднократных попыток, потратив на это двадцать три года, всё же достиг полюса…
– Раз они доходили, значит и мы дойдём! – весело резюмировала Аня, оглядывая всех, как бы призывая их в свидетели своей уверенности.
– Ты-то дойдёшь, – со вздохом сказал молчавший до сих пор Грохотов. – А другие как? Нет, товарищи, мы совершили непростительную глупость. Нам следовало сразу же потребовать от Бесфамильного, чтобы он перевёз нас в Тихую. Чорт с ним, с полюсом: человек важнее!..
– Это не ты ли человек-то? – зло перебила Аня. – Слякоть ты, а не человек!
– Перестаньте, Бирюкова, надоело, право. Вы вечно ругаетесь, – заметил Блинов.
– Да нет, товарищ командир, я не ругаюсь. Но меня злит этот эгоист.
– Бросьте, Аня, это бесполезно, – вмешался Викторов. – Что касается меня, то я, например, совершенно точно знаю, что пешком или на самолётах, а до родины мы скоро доберёмся.
– Правильно, Викторов! – похвалил его Блинов. – Не только доберёмся, но будем проситься в новый полёт на полюс. Ошибки нас многому научили. Я бы сейчас же по возвращении в Москву согласился снова вылететь сюда. Взял бы два одинаковых самолёта "З-1" и в четыре дня достиг бы полюса…
– Это уж ты чересчур, – недоверчиво заметил Викторов.
– И долетел бы! На таких самолётах, как наши, можно смело лететь, куда хочешь. Наши моторы, если их тщательно подготовить, никогда не сдадут. В неудачах всегда виноваты не моторы и не самолёты – виноваты люди. Вот мы потеряли два самолёта. И не по вине материальной части, а по моей личной вине – плохо готовился, мало слушал инженера, а потом – рискнул…
Аня поняла, что Блинов заговорил о своём наболевшем; ему тяжело, но он, как бы бичуя себя, будет говорить об этом мучительно долго. Она намеренно перебила своего командира:
– А как же с полюсом?
– С полюсом? – недоумевая, переспросил Блинов. Вспомнив, он продолжал с улыбкой: – А так. Вылетев из Москвы, я в первый же день достиг бы Усть-Цильмы, во второй – Новой Земли, в третий – Земли Франца-Иосифа и в четвёртый – полюса. Но должен оговориться: такой скоростной перелёт возможен только в том случае, если в местах посадок будет хорошая погода. В местах посадок, – подчеркнул он, – потому что лететь-то я могу при любой погоде, лишь было бы где сесть!
– Мечты, мечты, где ваша сладость, – пропел Викторов и неожиданно жёстко закончил: – Вряд ли нам теперь, после всего этого, машины доверят.
Эта реплика задела за живое Блинова. Он закусил губу и, повременив минуту, бросил только одно слово:
– Пора!
Так начался второй день пути. Первые полчаса идти казалось трудней, чем вчера: мускулы болели. Но постепенно боль проходила, и люди привыкали к тяжёлому передвижению. И это радовало.
Шли целый день, делая через каждые два часа небольшие привалы. Вечером определились по солнцу. Оказалось, что, считая по прямой, прошли всего лишь восемнадцать километров.
– Если пойдём даже таким темпом, – сказал Сутырин, – то через восемнадцать дней будем у Иванова…
***
Третьи сутки прошли легко. Мускулы привыкли к постоянной погрузке. Необъяснимая радость охватила всех. Теперь уж никто не сомневался в благополучном конце перехода.
Куда девалась мрачная сосредоточенность первых двух дней! На привалах то и дело вспыхивали яркие искорки смеха. Чувствуя общее настроение, повеселели даже собаки.
Похудевший Грохотов тоже, казалось, втянулся в темп переходов. Во всяком случае теперь он шёл довольно бодро, не отставал и даже как-то во время ужина рассказал Викторову о том, как он зимой 1935 года взял первенство Москвы по лыжам.
– Вот лыжи бы сюда, – мечтал Грохотов, забывая о трудностях пути. – Я бы показал вам, как на севере ходить надо!
Слушая его, Аня качала головой и улыбалась. Наглость этого человека была поистине неисчерпаема.
В радости люди забыли о коварстве Арктики. И она готовила им жестокое наказание.. На шестые сутки "блиновцев" в пути захватила пурга. Снег залеплял очки; скрывал очертания льдин и неровности пути, забивал глаза собакам. Они ложились, отказываясь идти дальше. Скоро всем стало ясно, что идти дальше нет смысла, – можно растеряться, потерять массу сил, кружась на одном месте. Скрепя сердце пришлось сделать привал.
Пурга кончилась только через сутки. С новыми силами двинулись вперёд, к базе.. С каждым днём расстояние уменьшалось, и это придавало новые силы. Никто не обращал серьёзного внимания даже на то, что оправдывались опасения Блинова: собаки начали сдавать. Нарты, правда, постепенно облегчались. Но раз испортившись, погода уже не баловала, и частые снегопады, засыпающие свежим снегом раскрошенные льдины, делали дорогу почти непроходимой. Люди шли с трудом. Нарты поминутно застревали, и собаки окончательно выбивались из сил. 7 мая в один переход отказали сразу три четвероногих помощника, и их пришлось пристрелить. Это послужило сигналом. Пытаясь сохранить возможно дольше остальных собак, решили часть груза с нарт переложить в заспинные мешки. Идти стало ещё трудней.
