Фрэнк Херберт - Зелёный мозг
— Ваше недовольство не может изменить факты, — возразил Рив.
— Могу догадаться об этом.
— Структура клеток руки Паленки была выстроена точно таким же образом, — сказал Тулук, — но только в месте разреза.
— Вы предвосхитили мой вопрос.
— Он был очевиден. Прохождение через дверь для прыжка не идет в счет. Мы посылали несколько наших людей через дверь для прыжка с различными материалами и тестировали образцы клеток — живых и мертвых — для контроля.
— Две головоломки в час — это больше, чем я бы хотел, — сказал Билдун.
— Две?
— У нас есть двадцать восемь установленных случаев, когда Абнетт либо порола Калебанца, либо пыталась сделать это. Это достаточно, чтобы показать нам, что они не определяют конус в пространстве. Если она не переправляется с планеты на планету, эта теория неправильна.
— Получив возможность контролировать глаз С, они могли бы делать это.
— Мы так не думаем. Это на нее не похоже. Она из птичек, вьющих гнезда. Ей нужна цитадель. Она из тех, кто делает рокировку в шахматах, даже когда в этом нет необходимости.
— Она могла бы посылать своих Паленкисов.
— Но они все время с ней.
— Всего мы собрали шесть бичей и шесть рук, — сказал Тулук. — Вы хотите, чтобы я повторил тесты со всеми?
Билдун уставился на Рива. Вопрос был не похож на него. Тулук был педантичен и тщателен в работе.
— А сами вы считаете, что надо делать? — спросил Билдун.
— Вы говорите, что у нас двадцать восемь образцов. Двадцать восемь — это совершенное эвклидово число. Это четыре раза по семь. Число настоятельно указывает на выборность наугад. Наша ситуация, очевидно, исключает выборность наугад. Следовательно организационной структурой является такая работа, которая не кроется за аналитическим перечислением, как то, что мы только что произвели. Я бы хотел подвергнуть полному анализу прибывание в космосе — как в измерениях времени, так и физических измерениях — сравнить любые сходства, которые мы…
— Вы бы поставили ассистентов на другие руки и бичи, чтобы выверить их.
— Это само собой разумеется.
Билдун потряс головой:
— То, что делает Абнетт, это невозможно!
— Если она делает это, как это может быть невозможным?
— Но они же должны быть где-нибудь! — рявкнул Билдун.
— Я нахожу странным, — сказал Тулук, — эту черту, которая у вас общая с людьми, когда вы утверждаете очевидное в такой экспрессивной манере.
— Ай, ладно, идите к черту! — сказал Билдун. Он повернулся и вывалился из лаборатории.
Тулук, подбежав за ним к двери, открыл ее и обратился к удаляющейся спине.
— На мой, Рива, взгляд мы уже находимся в аду!
Он, ворча, вернулся на свою скамью. Люди и Пан Спечи — невозможные создания. За исключением Маккая. Да, был еще один человек, который временами приближался по аналитическим способностям к сенсам, способным к высокой логике. Ну, впрочем, у каждого вида есть исключения из правил.
С помощью усилий коммуникации, которую он все еще не мог понять до конца, Маккай уговорил Калебанца открыть внешнюю дверцу в борту бичбола. Это позволило волне воздуха, наполненной брызгами, дойти до места, где сидел Маккай. К тому же в этом был еще один плюс: команда наблюдателей снаружи могла держать Маккая под визуальным контролем. Он только что пришел к выводу, что Абнетт может и не клюнуть на приманку. В таком случае надо будет искать другое решение.
Визуальный контакт с наблюдателями позволил также удлинить паузы между контрольными вызовами Тапризиота. Маккай нашел, что такая частота менее утомительна.
Утреннее солнце прорывалось через верх отверстия в бичбол. Маккай подставил руку солнечному лучу и почувствовал его теплоту. Он знал, чему подвергается, представляя из себя удобную мишень, но присутствие наблюдателей делало такую атаку маловероятной. Кроме того, он устал и был измотан постоянным состоянием готовности и полон странными эмоциями, являющимися следствием воздействия ангерита. Движение казалось пустым усилием. Если они хотят убить его, они попытаются сделать это. Смерть Фурунео доказывало это. Маккай почувствовал особую боль при мысли о смерти Фурунео. В этом планетарном агенте было что-то, заслуживающее восхищения и привязанности. Это была нелепая бессмысленная смерть — здесь один, в ловушке. Она не продвинула их в поисках Абнетт, только поставила весь этот конфликт на новую ступень насилия. Она показала неопределенность жизни индивидуума — а через эту жизнь, уязвимость жизни всех.
Тогда он почувствовал опустошающую душу ненависть к Абнетт. Этой сумасшедшей женщине!
С трудом ему удалось подавить приступ ярости.
Оттуда, где он сидел, Маккай мог рассмотреть весь уступ из застывшей лавы до скалистого ряда базальтовых столбов и мшистой поверхности морской растительности, оставляемой у основания скалы удаляющимся приливом.
— Предположим, мы в этом совсем не правы, — говорил он, обернувшись через плечо к Калебанцу. — Предположим, мы совсем не общаемся друг с другом. Что если мы просто производим шум, предполагая в нем коммуникативное содержание, которого не существует.
— Я не могу понять, Маккай. Смысл до меня не доходит.
Маккай слегка повернулся. Калебанец делал что-то странное с воздухом вокруг того места, где находился. Овальная сцена, которую он раньше видел, еще раз замерцала перед его взором и исчезла. С одной стороны гигантской чаши появился золотой ореол, поднялся вверх, как кольцо дыма, произвел треск электрического разряда и исчез.
— Мы предполагаем, — сказал Маккай, — что когда вы мне что-то говорите, я отвечаю значимыми словами, прямо относящимися к вашему высказыванию — и что вы делаете то же самое. Но это может быть совсем не то, не коммуникация.
— Невероятно.
— Так, это невероятно. А что это вы там делаете?
— Делаете?
— Вся эта деятельность вокруг вас, что это?
— Пытаюсь сделаться видимой на вашей волне.
— Вы можете сделать это?
— Возможно.
Красное сияние в форме колокольчика образовалось над чашей, вытянулось в прямую линию, возвратилось в форму колокольчика, начало вертеться, как детская скакалка.
— Что вы видите? — спросил Калебанец.
Маккай описал быстрые движения красной линии.
— Очень странно, — сказал Калебанец. — Я сгибаю творческую деятельность, а вы сообщаете видимые ощущения. Вам нужно еще то отверстие во внешние условия?
— Открытый борт? Оно делает пребывание здесь в многократной степени более удобным.
— Удобство — концепция, которое собственное я не может понять.
