Кир Булычев - Последняя война (сборник)
— Аттила?
— Он умный человек, — сказал Конрад. — Я с ним разговаривал. Он сознает свою историческую задачу.
— Если историческая задача — грабить и убивать, — сказала Ингрид возмущенно, — то осознать ее несложно. Вам нравится суп?
— Необычно, — сказал Андрей.
— Мы здесь многому научились, — сказала Ингрид. — Знаем, какие травы полезны, а какие есть нельзя.
— Спасибо Белогурочке? — спросил Андрей.
— Она вам понравилась? Правда, замечательный ребенок?
— Сколько ей лет?
— Не знаю. Жан, сколько лет твоей Белогурочке?
— Здесь год немного длиннее нашего, — сказал Жан. — И потом, в первобытном обществе другие мерки. Девиц отдают в соседний род, когда исполняется тринадцать-четырнадцать.
— А почему не отдали Белогурочку?
— Она была предназначена парню из стаи Динозавров. Но та стая полностью истреблена. Белогурочка — девушка-вдова. Это недостаток.
— Еще налить супа? — спросила Ингрид.
Пришел чернявый, ртутный, яростный Аксель Акопян. Присел за стол и принялся работать ложкой так, словно соревновался на скорость.
— Видели, какой дым? — сказал он.
— Мне говорили, что орда Октина Хаша захватила кибитки стаи Серой акулы и был бой, — сказал Жан.
— Господи, когда это кончится! — сказала Ингрид.
— Я тупею от этих запахов, — сказал Конрад. — Здесь все пахнет.
Пышная добрая Медея, которая дежурила на кухне, принесла миску с тушеным мясом.
— Угадай, что это такое, — сказал Конрад.
— Лучше и не пытайтесь, — возразила Ингрид. — Я стараюсь не думать. Хорошо, что у нас запас консервов.
— Ничего особенного, — сказал Жан. — Это оленина. Я покажу вам его рога. Два метра в размахе.
— Почему все так нелогично? — спросил Андрей. — Законы эволюции постоянны. Одно отмирает и уступает место другому.
— Здесь не уступило, — сказал Конрад.
— Сюда нужно экспедицию человек в сто, — сказал Аксель. — Я написал отчет, а в Центре никак не раскачаются. Эта планета набита тайнами. Ты смотришь направо — так быть не может! Ты смотришь налево — такого не бывает, а оно есть. Вы меня понимаете?
— Нет, — сказал Андрей. — Я здесь всего два часа.
— Завтра сядете со мной в вездеход, и я повезу вас по кинжальному каньону.
— Покажи ему туннель-эдельвейс, — сказала Медея, — он раскроет рот, так и останется.
— Я завтра утром улетаю, — сказал Андрей.
— Ничего, — сказал Конрад. — На этот раз мы отправим в Центр столько материалов, что они вынуждены будут пошевеливаться. Есть вещи, которые случайностью не объяснишь.
— А когда они посмотрят, что дал радиоуглеродный анализ, они за головы схватятся! — с торжеством заявил Аксель.
— Нет, Андрею надо что-то показать. До темноты еще часа два, — сказал Жан. — Давайте я покатаю его на флаере.
— Спасибо, — сказал Андрей. Ему было стыдно признаться в том, как сильно его тянет в сон. Впрочем, проницательная Ингрид угадала, что с ним творится.
— Никуда он не полетит, — сказала она. — Зачем спать во флаере, когда можно поспать в шатре? Человек впервые попал к нам. Вспомните, как вы здесь спали первые дни. Конрад, уступишь Андрею койку?
— А компот? — удивился Аксель Акопян.
— Пускай идет, — сказала Ингрид. — Через два часа мы его разбудим.
— Через час, — сказал Андрей.
* * *Конрад разбудил Брюса через два с половиной часа.
— Ты не простишь, если я дам тебе спать до утра, — сказал он.
В руке он держал чашку кофе. За окном было сине, почти совсем стемнело.
— Я себе не прощу, — сказал Андрей. — Спасибо, что разбудил. Со мной такого еще не бывало.
— Мы засекли со спутника, — сказал Конрад, — что Октин Хаш уже выехал. Хочешь посмотреть?
— Мне никто ничего не рассказывает, — сказал Андрей, отбирая чашку у Конрада. Кофе был горячий и очень крепкий. Конрад постарался.
Каюта Конрада была заставлена планшетами. Конрад считал себя художником. К счастью, он не стал художником, а стал хорошим биологом. Это были пейзажи. Очень яркие, в основном с закатами.
— А чего он к вам едет?
— Как соседняя держава. С визитом, — сказал Конрад. — Считается, что мы взяли под свою руку стаю Белого волка и можем претендовать на их бывшие земли. Политика сложная.
— А что вы ему предложите?
— Законы контакта условны. Люди здесь столь первобытны, что наше присутствие не нарушает их жизни. Они доисторичны. Мы не можем войти в их историю. О нас планета забудет раньше, чем достигнет цивилизации.
— Вы взяли под свое покровительство стаю?
— Иначе бы их перебили люди Октина Хаша. Ты этого хочешь?
— Конрад, ты сердишься, значит, ты не прав.
— Просто замечательно, если ты сидишь в Галактическом центре и за тебя думает компьютер. А ты видел Белогурочку? А ты ее младших братишек видел? Они хотят жить, понимаешь?
— И вы решили встретиться с Октином Хашем?
— Это он решил с нами встретиться.
— Он вас считает богами?
— Религия их первобытна. Они одушевляют силы природы. Они еще не додумались до концепции бога в человеческом обличье. Поэтому мы не можем быть богами. У нашего племени много оружия и богатств. Покорить нас невозможно. Ему совершенно непонятно, чего же мы хотим. А любопытство — одно из первых человеческих качеств.
— А что тебе нужно от этой встречи?
— Только чтобы нас оставили в покое. Чтобы перестали нападать на наши партии. Степь велика. Пускай идут дальше. Эта земля, — Конрад сделал широкий жест рукой, — от озера до холмов — наша.
— Вождь стаи Железных птиц…
— Не могу же я объяснить Октину Хашу, что мы прилетели из Галактического центра для проведения комплексных исследований. С сумасшедшими здесь разговор короткий — дротик под сердце.
В дверь заглянула Ингрид.
— Едут, — сказала она. — Пошли в узел связи, поглядим.
* * *Спутник связи завис над лагерем кочевников. Если бы сам великий Октин Хаш, повелитель северной степи, поднял голову, он мог бы заметить искорку — не более того.
На большом экране узла связи был виден клуб серой пыли, куда более светлой, чем трава и синий воздух. Октин Хаш уже несколько недель стоял на берегу небольшой степной речки. Люди и кони истоптали траву. Слабый ветерок оттягивал пыльное облако в сторону — из пыли, как из тумана, поднимались горбы кибиток, совсем иных, чем чумы у стаи Белого волка. Бивни мастодонтов были обтянуты кожей динозавров. Кибитки расходились радиально от центра лагеря, где стоял шатер вождя. Лагерь был огражден повозками, за которыми далеко тянулись хибары и навесы. Там жили рабы и слуги, а далее оказалась свалка: кости животных, навоз, ломаные телеги, ямы, куда кидали мертвых, — Октин Хаш любил порядок в лагере, но не интересовался тем, что творилось за его пределами.
