Николай Руденко - Волшебный бумеранг (Космологическая феерия)
На упреки Ечуки космонавт отвечал:
— А что я могу поделать? Атланты делятся на богов, рабовладельцев и рабов. Мои сыновья могли быть либо рабовладельцами, либо рабами. Как видишь, выбора нет.
Коля, слушая Рагуши, заметил:
— Они могли бы возглавить рабов. Уничтожив богов и рабовладельцев, создали бы свободную республику.
— Те-те-те! — смеялся Рагуши. — Может, когда-нибудь… Через тысячи земных оборотов… А сейчас этого не позволят фаэтонские жрецы. Против них земной человек все равно что комар на моем скафандре…
В их трехкомнатном домике была только одна небольшая комната с искусственной атмосферой Фаэтона. Она служила им спальней, и Николай с отцом могли там после ежедневного труда отдыхать от скафандров.
Жилье построили из дерева. Только спальню облицевали сплошь люминесцентной пластмассой, которую тоже привез Рагуши с Фаэтона. В этой герметической комнате находилась небольшая установка для изготовления кислорода.
— Хочешь попробовать напиток атлантов? — спросил Рагуши, обращаясь к отцу. — Он немного отличается от того, который я привозил в прошлом году.
Отец понял, что космонавту хочется выпить, но ему мешал скафандр.
— Нет. Мое дело требует трезвости. А ты, пожалуйста, иди в спальню. Отдохнешь.
Когда Рагуши исчез за дверьми спальни, отец сказал Коле:
— Рагуши меня радует и огорчает. Сердечная доброта живет в нем стихийно. Он одинаково помогает и тем фаэтонцам, которые стали чудовищными диктаторами среди землян, и тем, кто руководствуется идеями Материка Свободы… Всех он считает обиженными, всех ему жаль…
Речь шла о каторжанах, основавших на Земле многочисленные государства. Рагуши относился ко всем им одинаково. Так как все они пострадали от гнева Единого.
Не раз отец рассказывал Коле о своих планах. Для осуществления их мало было одной жизни, значит сыну предстоит продолжить его дело. Отцу удалось вывести несколько сотен земных индивидов, среди которых есть мальчики и девочки. Многих, исходя из конституции их организма, уже можно было считать первыми земными людьми. Но некоторые пока еще находились на промежуточной стадии развития между человеком и обезьяной.
Коля не сразу понял, зачем отцу понадобилось начинать все сначала: ведь земной человек уже существовал!..
Ему тяжело давались тайны генетики.
И отец объяснял сыну:
— Я хочу заложить в своих землян совсем другой генетический код — Земля неоднородна по своим условиям. Тропики требуют других особенностей организма.
По мысли отца, земные люди когда-нибудь сольются в общую расу. Но прежде каждая генетическая группа должна пройти собственную эволюцию. А когда наступит эпоха великого объединения рас, каждая из них поможет процессу формирования человека не только своим опытом, но и собственной кровью.
Это будет эпоха Великого Синтеза…
Генетический синтез рождает такие качества, которых не имели предки: он поднимает живое существо на высшую ступень развития. И наоборот, отсутствие его приводит к вырождению.
Планета должна иметь не просто человека, а Спектр Народов.
Пусть это приведет к соревнованию, взаимоборству между ними. Но без этого прогресс немыслим. Только наивные люди думают, что можно сформировать разум без борьбы.
Саморазвитие — это прежде всего борьба!
Отец гордился девятилетним Алочи. Это был уникальный подарок природы, экземпляр, который был избавлен от всего обезьяньего и с рождения уже был человеком. Николай научил его говорить, и теперь сам Алочи учит тому же своих братьев и сестер. Некоторые из них уже разговаривают, хотя язык их пока еще весьма беден.
Лаборатории были расположены в отдельном помещении. Над самой рекой стояли длинные деревянные дома, где выращивались сотни детей от четырех до девяти лет.
Ечука хорошо знал законы наследственности: именно это обеспечило успех его делу. Он добился результатов не на протяжении нескольких поколений — как это было когда-то на Фаэтоне, — а в первом же поколении маленьких землян…
Из спальни вышел космонавт. Он слегка пошатывался, а по щекам его под скафандром текли пьяные слезы. Упав отяжелевшим телом в деревянное кресло, Рагуши сказал:
— Ты думаешь, Ечука, — начал он, всхлипывая, — мне не больно оттого, что я вижу на двух наших планетах?… Я их люблю одинаково. Понимаешь? Одинаково… А что любить, я тебя спрашиваю? Куда все идет, к чему? Мы передали на Землю свой опыт, свой разум. А знаешь ли ты, великий человекотворец, что вместе с разумом ты сеешь будущую гибель для этой планеты? Или не понимаешь ты этого, Ечука?… Она еще в зародыше — страшная эта гибель. Будто змеиное яйцо. Но змея обязательно когда-нибудь вылупится. И проглотит Землю. Проглотит, Ечука!..
— Рагуши! — печально проговорил отец. — Зачем ты так много пьешь?
— Потому что я вижу беду, которой пока никто не видит. Не тот разум мы передали сюда, не тот, который нужно! Мы не очистили его от страшных пороков. Мы не вынули из него змеиного яйца…
— Тебе надо выспаться, друг…
— Слушай… Слушай, Ечука!.. Я ношу в себе огромную скорбь вселенной… И прячу ее вот здесь — он ударил себя ладонью по широкой груди… — Вот здесь!.. Даже тогда, когда смеюсь. И тогда, когда пью… Фаэтон так много прожил, что можно было бы понять, в чем недостаток нашего разума. А разве мы поняли это?… Мы убийцы, Ечука! Не утешай себя — ты тоже убийца. Тебе кажется, что ты создаешь и выращиваешь разум. А на самом деле ты выращиваешь силу, которая уничтожит все живое на Земле. Ты смотрел вниз, когда мы летели через пустыню? Вот такой когда-нибудь будет вся Земля…
— Разве это сделали земляне? Это сделал твой верховный по велению Бессмертного.
Рагуши откинул назад голову. Скафандр звякнул, ударившись о деревянную спинку кресла.
— Ха-ха-ха!.. А ты думаешь, что они когда-нибудь не создадут себе вот такого Бессмертного? Еще, может быть, на каждом материке возникнет свой… Эти-то «верховные» и «единые» и начнут между собой борьбу за то, кого считать настоящим единым… Это же и есть то змеиное яйцо, о котором я говорил! Мы его бросили на Землю. Мы, Ечука!.. Сначала нужно было изменить природу собственного разума, а потом распространять его на разные планеты. Рядом с великим в нем живет мелкое, ничтожное, И эта муть иногда побеждает даже разум гения. Гений перестает быть гением в то мгновение, когда пожелает, чтобы другие люди считали его богом. Но, к сожалению, мы этого не замечаем. А если и замечаем, то почему-то очень легко соглашаемся с тем, что он имеет на это право… И склоняем перед ним колени…
— Разве Материк Свободы склонил колени перед Бессмертным?…
