Александр Тюрин. - Волшебная лампа Генсека
– Всем нужна. А мне не нужна, что ли?
– Я серьезно, Соломон Абрамович.
– И я серьезно. После того происшествия на окне мне было с вами все ясно.
– Но сейчас у меня другие закидоны. Вы практикующий врач?
– Я работаю не только в Скворцова, но и в Степанова. Как говорят у нас на Молдаванке: "вы хочите песен, их есть у меня.
Для начала я рассказал доктору Пинесу о навязчивой роже-кляксе. Тот отреагировал вполне положительно, потому что у себя в больнице служил в отделении для буйных граждан, которым морды всякие не только советовали, но и приказывали грозными голосами. Даже корчили страшные гримасы. Однако Соломон поразительным образом считал, что указанные случаи не столь уж далеки от нормы.
– Исторически так сложилось, что психика человека - и господина, и товарища - склеена из очень разных, словно соперничающих кусков. Древние египтяне - не дураки, кстати -делили душу на Ка, Ба и Ах. Каждый из этих кусков был орудием какого-нибудь из божеств. Древние греки были уверены, будто именно олимпийские боги им нашептывают всякие страсти, и собственно от человека, даже героя, мало что зависит. Первая монотеистическая религия - иудаизм - а следом и другие, покончив со многобожием, как бы склеили душу. А заодно возложили на индивидуя, получившегося в результате такого склеивания, всю ответственность перед Всевышним. Естественно, что требования и установления Неба редко кем исполнялись, в грехах и вредных мыслях стали виноваты бесы, позднее шпионы и враги народа, а ответственность за все дела была возложена на начальство.
– Значит вы, Соломон Абрамович, не разделяете мнений древних египтян, греков и их продолжателей, что разные потусторонние силы держат нас в роли игрушек с дистанционным управлением?
– Да ну вас. Просто одни куски мозга перешли к нам от рептилий, другие от рыб, третьи от обезьян, вот они и спорят между собой.
Через три дня я снова навестил частного психиатра и вышел от него с новым американским средством в кармане, которое как было завезено в обычную больницу вместо номенклатурной «Свердловки», так сразу его расфуфырили и пустили налево да направо.
Однако ни торгового имени этого нейролептика, ни собственно названия химического соединения, я не встретил в Большой медицинской энциклопедии и фармакологических справочниках, которые нашел в Публичке. Что ж, средство-то новое и импортное, и седативное, и антипсихотическое, поэтому надо поскорее пустить внутрь организма.
Явившись тем вечером в гостиницу, я первым делом глянул в календарь, не случились ли сегодня у кого-нибудь именины, свадьбы, поминки и так далее, не звякнуть ли мне кому-нибудь. Я давно заметил, что вежливые звонки развивают благожелательность по отношению к моей персоне. Кроме того, я привык, что разговоры по телефону дают элегантную возможность сократить время общения с супругой. Давно уже самыми приятными в нашем браке являлись периоды необщения друг с другом.
Одно время Надежда чуть было не переселилась к своему подводнику, но тот, не справившись с проблемами головы, врезался на личных «жигулях» в какую-то твердь и повредил себе «корешок», после чего перестал радовать дам. Случилось это еще до того, как мы перебрались в Москву.
И в столице нашей родины, если точнее, в соседнем доме, нашелся заменитель подводника - пенсионный офицер-пограничник, у которого вся квартира была заполнена Джульбарсами, верными Русланами и прочими отставными служебными псами. Моя супружница как раз завела пуделька и имела полное основание два раза в день уединяться с любимым человеком под лай немецких овчарок, пытающихся закусить ее собачонкой. Между прочим, из-за такого романа голос ее стал лающим. А однажды Надя приподнесла мне презент в виде триппера - видимо, собачник не хранил ей полной верности. Хворь я задушил таблетками, известными мне со студенческой скамьи, но с тех пор спальное место супружницы обязательно обходил стороной. Что же касается близнецов Константина и Матвея, то они во мне нуждались еще меньше, чем полярная станция. У них возникли подружки - тоже, как правило, близняшки - с которыми они закрывались в «детской» комнате и занимались там чем-то, вызывающим сильное хихиканье.
В Ленинграде у меня имелась одна знакомая «гейша», но обозрев календарик, я решил начать с Пети Киянова - вчерашняя дата как раз помечена крестиком как день его рождения.
– Здорово, Петр, желаю тебе сибирского здоровья, японского магнитофона, американского автомобиля…
Голос у бывшего сослуживца оказался, словно у человека, только что пережившего сильный понос. Причина страданий стала быстро известной - майор Затуллин со своей проверкой.
– Глеб, этот хрен полез в материалы семьдесят седьмого, даже семьдесят шестого годов. Все трындел, кто и почему выпустил Иосифа Рейфмана и Елизавету Розенштейн за бугор, вместо того, чтобы устроить их на мордовские нары. Мол, Рейфман и Розенштейн, будучи инфекционистами-микробиологами, только и делали, что трудились на ЦРУ. Это, дескать, доподлинно известно. И вот такая нервотрепка на день рождения.
– Мало ли что сейчас доподлинно известно. Главное, что было доподлинно известно тогда. Документы-то все в порядке.
– В том-то и дело, что не совсем. В двух регистрационных журналах рассхождение записей по гражданке Розенштейн.
– Ну и что такого? По указанию начальства, Безуглова, например, могло быть изменено решение по делу.
– Да поди найди Безуглова, он уже три года, как на пенсии, сейчас где-то задницу в теплом море полощет. А Затуллин здесь.
– Ну не дрейфь, старик. Как-нибудь рассосется.
И под возмущенные вопли Киянова о том, что затуллины не рассасываются, я надавил рычажок. Ясно было, что Андрей Эдуардович откопает Безуглова, и тот вспомнит, кому поручал перерегистрацию. Тогда мне капец с гарантией. Но эта неприятность случится отнюдь не сегодня вечером.
Я набрал номер своей «гейши» - девушки с половинкой нанайской крови, которую она выдавала за японскую, чтобы с полным основанием рассуждать о самураях, хокку, то-ю-но, кабуки, Хокусае, Уэмуре Морихее, Басе и Юкио Мисиме. После звонка она явилась ровно через полчаса - пожалуй, и гонщик на «мак-ларене» преодолел бы дистанцию медленнее. Чтобы провести нанайку-японку в номер, пришлось помахать перед администраторшей своей книжицей - дескать, предстоит беседа с добровольным помощником.
«Гейша» хотела порассуждать о творчестве Кобо Абэ, в ответ я грубо велел ей полезать в койку. Наверное, потому что Затуллин настроение испортил, да и писателя Абэ я терпеть не в силах. (Чего стоит описание того, как солдат, изнасиловавший одну дамочку, тут же рядышком начинает мочиться.) По ходу интимного дела моя девушка томно выздыхала, но время от времени приоткрывала свой хитрый раскосый глаз, и было видно, что это все сплошное притворство. В самом деле, вряд ли я был удачен, ведь голова-то другим занята.
