Джулиан Мэй - Вторжение
Большой Эл схватил Кирана О'Коннора за руку.
– Как мне вас благодарить, мистер О'Коннор?! Расскажите мне все подробно. Какой ужас, мою дочь едва не похитили! Бог мой, до чего дошла эта проклятая страна! Так вы друг Рози из Нью-Йорка?.. Нет, пойдемте где-нибудь сядем…
Оркестр на апокалипсической ноте завершил «Иеремию», и следом грянули фанфары. Гости зааплодировали.
– Эл! – вскричала Бетти Каролина. – Я велела дирижеру, как только ты выйдешь, объявить наш танец! А потом разрежем свадебный торт…
– Ле-е-ди и джентльмены! – раздался из усилителя торжественный голос. – Прошу внимания! В честь серебряного юбилея мистера и миссис Альдо Камастра мы исполняем…
В теплом вечернем воздухе поплыли звуки скрипки, выводившей любимый мотив Эла – вальс из «Крестного отца». Бетти Каролина потянула мужа за левую руку. А правая не выпускала локоть Кирана О'Коннора.
– Ну пойдем, дорогой!
Но Большой Эл не двинулся с места. Нижняя челюсть отвисла; взгляд прикован к глазам стоящего почти вплотную молодого человека. Губы Кирана шевелились, но гомон толпы и рев оркестра, подхватившего мелодию, заглушали его голос.
И все-таки Эл расслышал каждое слово.
Мистер Камастра, я давно хотел познакомиться с таким человеком, как вы. Угон самолета был инсценирован. Что-то вроде показательного выступления. Я сам пронес на борт автомат и заставил одного придурка сыграть роль пирата. Хотите узнать, как я это проделал?.. У меня много способностей, которые могли бы вам сгодиться. Если мы договоримся полюбовно, я все их представлю в ваше распоряжение.
– Malocchio! note 30 – прошептал Большой Эл, и лоб его покрылся испариной. – Чур меня!
Он хотел кликнуть Карло и Ника, но укоризненный внутренний голос молодого ирландца остановил его.
Вам нечего бояться, мистер Камастра. Я не предлагаю ничего незаконного. Уверяю вас, вы только выиграете, если воспользуетесь моими услугами.
– Эл, ну что же ты? – нетерпеливо звала его Бетти Каролина.
Голос звучит вполне дружелюбно. Тело, скованное мгновенным параличом, снова ожило, и только завораживающие глаза все не выпускают его. Колдун!
Еще секунда – и вы пойдете танцевать с вашей прелестной супругой, мистер Камастра. Я хочу, чтобы вы усвоили одно: причинить мне вред вам не удастся. Так что лучше будем друзьями. Такими же добрыми друзьями, какими уже стали я и Розмари.
Большой Эл сам не заметил, как очутился на танцплощадке. Бетти Каролина положила ему руку на плечо, и они закружились под грустную мелодию вальса. Краем глаза он видел Розмари, стоящую рука об руку с молодым человеком, в чьей внешности не было ничего необычного. Но и на расстоянии Большой Эл чувствовал его гипноз.
После окончания юридического факультета в Гарварде я всесторонне изучил разветвленную деятельность организации, возглавляемой вами и вашими сицилийскими коллегами. К примеру, мне известны все детали совместной операции пяти кланов в Нью-Йорке. Известно и то, что некий Джо Порке, или Поркаро из клана Фальконе, на днях подложит вам свинью. Но об этом после. А теперь танцуйте, мистер Камастра. Вечер удался на славу.
17
ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА
Несмотря на противодействие Дона, я не прерывал общения с Дени. Телепатическая речь мальчика развивалась с каждым годом, а моя собственная также значительно улучшилась благодаря нашим контактам (прежде нам с братом и в голову не приходило, что можно переговариваться на таком большом расстоянии).
Дени впитывал знания, точно одушевленный компьютер, и вскоре я понял, что мне уже нечему его учить. Правда, небольшое, но важное поле наставнической деятельности у меня оставалось, так как мой племянник совсем не разбирался в человеческих взаимоотношениях. Временами он казался мне маленьким гуманоидом, напичканным сведениями о Земле, ее науке, культуре, населении, но не вполне понимающим ее обычаи. Я поневоле вспоминал Странного Джона, которого точно так же озадачивали повадки нормальных людей. Нет, Дени, конечно, не был безжалостным отщепенцем, подобно запавшему мне в душу литературному персонажу, но мотивы человеческих поступков, и в особенности их иррационализм, нередко ставили его в тупик. Этот блестящий ум имел, на мой взгляд, одну ущербность: чрезмерное пристрастие к логике в сочетании с детским максимализмом. Я понимал, что было бы глупо формировать сознание Дени на основе этических или теологических постулатов; он должен создать для себя систему нравственных ценностей, наблюдая за поведением других, анализируя, оценивая добро и зло не только в социальном, но и в личностном плане. А проще говоря, обсуждая все это со мной.
Оглядываясь на свой педагогический опыт с высоты прожитых ста сорока лет, я говорю себе: хорошо, что я не осознавал взятой на себя ответственности, иначе никакой Призрак не заставил бы меня этим заниматься.
С рождением в 1970 году брата Виктора Дени смог вздохнуть свободнее. Второй сын был красавчик, точная копия отца; Дон с ним носился и мало-помалу снял запрет на мое общение с Дени. Конечно, не обошлось тут без помощи Солнышка. Тут я снова стал проводить все свободное время с племянником. Местом встреч мы избрали старый дом на Второй улице, где по-прежнему обитал престарелый дядюшка Луи с детьми Элом и Маржи, которые пока не обзавелись семьями.
Но через три года пришла пора отдавать Дени в школу, и тут разразился новый кризис. Я долго обивал пороги (пришлось даже прибегнуть к несильному принуждению) и наконец выбил для Дени частичную стипендию в Нортфилд-Холле, престижном частном учебном заведении для особо одаренных детей. Однако Дон вдруг уперся. Я догадывался, что он на мели. Пристрастие к спиртному неизбежно отразилось на работе, и брата все время обходили с повышением жалованья. К тому же Солнышко была опять беременна – доктор Лаплант предсказывал двойню. При таких обстоятельствах даже неполная плата за обучение оказалась Дону не по силам, но он заявил, что дело не в этом, а в слишком либеральной и светской ориентации Нортфилда – дескать, это совсем не в духе традиций нашей семьи. В обсуждение Дон втянул всю родню. Мы разделились на два лагеря: те, кто хотел блага Дени (я, Солнышко, Эл и Марджи), и те, кто считал, что истинный католик, будь он хоть семи пядей во лбу, не может учиться в безбожной, левой школе для богатых сынков (Дон, дядюшка Луи и еще двадцать пять кузенов, дядьев, теток, их мужей и жен).
Напрасно я уверял их, что насчет религиозного воспитания Дени лично договорюсь с католической церковью Нортфилда. По глубокому убеждению Дона, раз церковно-приходская школа в Берлине сгодилась для него самого, значит, сгодится и для его старшего сына. Тогда я вызвался взять на себя часть расходов, Дон решительно отверг мое предложение. Более того – сорвал мою последнюю попытку выбить для Дени полное обеспечение, самолично позвонив в Нортфилд. После его звонка директор школы умыл руки в деле «этих вздорных канюков».
