Александр Холин - Последнее начало
— Итак, — у нового хозяина кабинета произнесённое слово слетело с губ, будто плевок. — Итак, мы желаем узнать, чем это ты, Аморуль, увлёкся так в последнее время?
— Я?! Я ради славы Великого Архитектора! — принялся оправдываться андрогин. — Только ради него!
— Мы знаем, — кивнул пришелец. — Знаем, что твои люди колесили по зонам, рискуя собой, знаем, что они привезли оттуда не только кучу образцов. Знаем также, что ты, да ты, Аморуль, очень взволновался, прознав про удивительную кровь циклопки и решил её попробовать без нас. Без нас?
Вопрос прозвучал, словно выстрел, в блуждающем чёрно-лиловом пространстве кабинета.
— Без нас?! — снова прозвучал звуковой выстрел.
От них андрогин два раза дёрнулся, будто человек, поймавший в уши две пули или получивший два смертельных удара семихвостой плетью. Он даже непроизвольно выставил вперёд ладонь, пытаясь как бы защититься от звуковых ударов. А кто знает, что в этом мире всего больнее?
— Ты, Аморуль, — продолжал его двойник. — Ты послан был Великим Архитектором сюда первым, чтобы организовать нам встречу, организовать поклонение и почитание. Без этого не может случиться ничего, даже того, что должно случиться.
— Я, — взвизгнул Аморуль, — я сделал всё, что возможно, и всё как надо!
— А что надо? — переспросил пришелец. — Считаешь, что откушать неизведанной крови — это надо всем? Это надо Великому Архитектору? Это больше, чем надо? Или крови надо откушать сначала тебе, а уже потом Великому Архитектору, ежели что останется?
Двойник хозяина кабинета на сей раз не повышал голос, но его вопросы били андрогина также больно, будто выстрелы.
— Я знаю, знаю, — взмолился андрогин. — Знаю, что сразу должен был доложить о случившемся, но ведь даже среди людей известно, что победителей не судят. Я хотел использовать своё тело только как испытательный полигон на неизведанном доселе кровяном составе. Что бы я смог сделать даже при самом благоприятном исходе эксперимента? Ни-че-го. Ведь я же один из вас и нам с вами вместе предстоит битва с Адонаи. Как же мы пойдём на битву, если не сможем принять мир внутри нашего войска? И по случаю благоприятного исхода сразу стало бы известно, для чего существует в этом мире такая кровь, как её использовать, зачем она! Но, случись со мной нечто не совсем хорошее, никто за мои действия не отвечал бы. А непригодность крови циклопов стала б известна всем. Сейчас же мы до сих пор ничего не знаем. Но я снова готов пожертвовать собой, ради всех нас. Ради Великого Архитектора. Ради воскресения.
— Даже так? — опять усмехнулся его двойник. — Зря ты не очень-то обращал внимание на тех, с кем рядом пришлось жить, кто помогал тебе дело делать. А ведь один из них сказал, что «льстец — это ревнивый и завистливый ум, которому, по-видимому, доставляет удовольствие ваше возвышение, но которого на самом деле терзает ваше благосостояние». [37] Это сказано простым смертным, но сказано про тебя. Не находишь?
— Нет! Нет! — зашёлся андрогин истеричным воплем. — Что есть их жизнь и что наша? Как можно сопоставлять даже примерно человеческие взаимоотношения с нашими? Если бы мы жили человеческой жизнью, то лишены были бы бессмертия и лишены были бы близости к престолу.
— А сейчас не лишены? — двойник посмотрел в глаза Аморуля, и у того по шкуре пробежали обыкновенные человеческие мурашки. Это, вероятно, оттого, что неясно было, какая часть вопроса интересовала двойника больше.
— Ты был послан сюда и сначала справлялся со всеми задачами, возникающими и ещё не возникшими, — констатировал пришелец. — Но тут среди твоего окружения появился новый человек, — двойник провёл по воздуху рукой и в пространстве возник смутный образ. Вернее, это был ещё никакой не образ. Просто посреди кабинета начало материализовываться пространство в фигуру человека. Более того, в женскую фигуру. Через несколько секунд перед ними возник образ обнажённой Валлисы. Если андрогин и хотел что-то сказать, то слова застряли в его глотке. Он впервые видел перед собой Валлису без одежды. Вспомнился даже тот случай, когда на него свалилось неизвестно откуда чисто человеческое желание разорвать на девушке тонкую белую юбочку, едва прикрывающую загорелое тело. Тогда он почувствовал себя настоящим человеком, настоящим мужчиной и набросился бы на девушку, не будь перед ним другой, более весомой задачи.
— А зря! — вклинился его двойник в рухнувшее из прошлого воспоминание. — Зря не набросился на свою же харию, которую приблизил к себе, которая была послушной. Зачем приблизил? Ты — один из немногих, кто может и должен быть инкубом. [38] Один из немногих, перед кем была реальная возможность реализовать себя для «весомой задачи», для оплодотворения женщины, именно про это ты сейчас подумал. Не знаю, что можно увидеть, что вообразить под вывеской своего долга, но нет перед каждым из нас более весомой задачи, чем стать инкубом и оплодотворить женщину! Ведь сказано же, что истинный Машиах родится от женщины, но не от человека. А ты не человек! И ты один из немногих, кто мог бы это сделать.
— Стать отцом Машиаха? — поразился андрогин.
— Ты, оказывается, ещё очень недалёк умом, — заключил двойник Станислава Сигизмундовича. — Тебе выпала возможность выполнить свою задачу в человеческом мире. Неизвестно ещё, когда Антихрист придёт в этот мир. Может быть, он уже здесь, только даже нам неизвестен. А если нет? Если ты лишил нас наслаждения поклониться истинному владыке?
— Но я думал…
— Не всегда следует думать, когда надо действовать! — отрезал пришелец.
— Так Машиах ещё не пришёл? — решился уточнить андрогин.
— Об этом известно только ему самому, — пришелец сделал многозначительную паузу. — И его приход будет предвестником новой эры. Нашей эры! Для этого каждый из нас должен отдать все возможные силы, а тем более плодить нечеловеков, заполнять нелюдями этот мир, а в особенности Москву!
— Я готов исправиться! — взвизгнул Аморуль. — Я всё смогу! Валлиса сама очень хотела соблазнить меня.
— Эх ты, покоритель женщин, — усмехнулся двойник Станислава Сигизмундовича. — Дорога ложка к обеду, как говорят в твоём народе. Твоя хария убежала с циклопкой. Кто она и какая у неё кровь, мы и без тебя узнаем. Двойник Станислава Сигизмундовича махнул рукой, и два тёмных пятна, прятавшихся до этого за дольменом, мигом оказались с двух сторон от андрогина, схватили его под белы рученьки и кинули на каменную плиту миниатюрного дольмена, появившегося в углу, возле метеокарты. На ней вдруг все четырнадцать таинственных мест, четырнадцать язв на теле планеты, вспыхнули огненными бурями.
