Blackfighter - Черный истребитель
— Это Саша, — коротко представил директор. — Тот самый человек. Сейчас я вас оставляю и буду не в курсе, о чем вы разговариваете. Успехов.
1. Кэсс: День 3-й
Закидывая в себя завтрак и давясь чем-то особо питательным и поэтому особо несъедобным, Кэсс размышляла о том, какие еще радости поджидают их на сегодняшний день. Эскер, как назло, куда-то пропал, и узнать об итогах манипуляций с картой не было никакой возможности. Если диспетчерская опять сообщит о вылете за час — значит, опять оставаться без предполетной раскачки. А могут ведь поднять и за десять минут. Если действительно что-то серьезное. Впрочем — где оно, это серьезное? Ну, поднял бунт местный гарнизон. Эка невидаль! Раскатать в лепешку пяток сочувствующих городов, и все дела. Сами же сдадутся. И непонятно, зачем тащить сюда десантников; впрочем, вчера говорили, что на днях прибудет еще и танковая армия. Зачем, во имя неба, зачем? Впрочем, пути Генштаба неисповедимы.
Но на этот раз обошлось. Сигнал пришел заранее, и Кэсс отправилась в капсулу с неожиданной мыслью — какая же роскошь полная предполетная подготовка. Особенно, если нервы неизвестно почему на пределе, а руки сами складываются в кулаки, которые ищут, с чем бы вступить в соударение.
Гель, удар первого контакта, черные звезды в дневном небе и серебристый снег-пепел, ощущение гибкой стальной пружины под ложечкой, запредельный драйв. Сегодня разгонка шла по какой-то другой программе и была более эффективной, а может, ей это только казалось. Но в результате она не выползла, как накануне — выпрыгнула из капсулы, чувствуя, как окончательно уходят из сознания все лишние и неприятные мысли, а остается одно-единственное ощущение — предвкушение полета, жажда соприкосновения с небом, потока ветра в лицо.
Задание оказалось довольно сносным — разнести очередной городок, судя по данным разведки, центр местного сопротивления. Хотелось, конечно, драки в воздухе, настоящей, хорошей драки, где в ход идет весь опыт и все умение импровизировать, драки, победив в которой, можно позволить себе роскошь не идти к медикам, а развалиться на прогретом и продутом всеми местными ветрами покрытии летного поля и, прислонившись к корпусу машины, смотреть в небо через гасящее солнечный свет покрытие шлема. И не чувствовать ничего, кроме предельной, сладкой, медово-густой усталости, ничего, кроме удовлетворения «мы сделали это», рядом с которым удовлетворение сексуальное кажется мелочью, шуткой.
Но драка на этот раз не была запланирована, а надежда на то, что местный гарнизон придет на выручку повстанцам, была достаточно призрачной. Мимолетной, как полупрозрачное облако, набегающее на солнце.
Не дают драку, так хотя бы грозу, думала Кэсс. Хочу грозу — настоящую, с ураганным ветром, с молниями, от которых нужно уходить, чтобы поберечь поле, с ливнем, хлысты которого чувствуешь на крыльях машины, со стеной дождя, которую взламываешь своим телом, своей волей…
Не тут-то было. По всем прогнозам, над континентом стояла ясная погода и полный штиль.
В городке их ждали — трое любительских одноместных самолетов кружили над жилыми кварталами. Кэсс усмехнулась — тоже мне, оборона. При виде девятки черных машин два спортивных самолетика куда-то попрятались, третий же заложил лихой вираж и понесся наперерез. Кэни с присущим ему гуманизмом слегка подрезал лихачу крыло, и тот поковылял вниз.
— Спутник! Следите за квадратом! — напомнила Кэсс, не желая повторения вчерашней истории про «местных». Кто его знает, куда пожалуются на свою печальную участь эти три спортсмена-любителя. Впрочем, неплохо будет, если пожалуются. Душа так и просила драки, и уже наплевать было на то, что драться придется со своими. Это перед Эскером хорошо красоваться — «среди бунтовщиков друзей нет!» А на самом деле — могли оказаться, и, хотя узнать об этом не было возможности, такие победы оставляли неприятный осадок в душе. Вопреки всем запретам они носили на воротнике кителя зажимы — медь означала операцию против «своих», серебро — против настоящего противника, Олигархии или любой Федерации, Союза, новой враждебной расы. Серебра всегда было мало — но именно им гордились пилоты.
Только именно для операций против «своих» и создано было их подразделение… Но сейчас на все было наплевать.
А вот на местных жителей ей было всегда, с самого начала наплевать глубоко и искренне — то ли постарались психотехники, ставя импланты и переделывая психику под специфические задачи, то ли сама она не считала всех этих горожан за своих. Мишени и мишени — яркие точки, если взять в фокус — человеческие фигуры, в которых для Кэсс был единственный смысл: служить мишенями для ее пушек. «Только те, кто в небе — братья…», — вспомнилась строка из песни. Да, те, кто в небе — братья, а те, кто внизу — хлам, мало чем отличающийся от материала, из которого сделаны стены домов. Пусть Империя решает, кому жить, кому умереть — ее лично это абсолютно не волнует.
Город рушился, но мысли Кэсс были далеки от происходящего на земле. Краем сознания она отслеживала действия эскадрильи, но думалось совсем о другом.
…А тогда их неизвестно зачем загнали на какую-то необитаемую пограничную планетку, где даже летом температура не поднималась выше отметки -50. Но в том полушарии была зима, и раскинутый над временной базой купол не справлялся с лютым морозом снаружи. Они боялись высунуться за двери казарм, и даже в казармах было холодно, они кутались во всевозможные теплые шмотки, отбирая их у техников и выигрывая друг у друга в карты. Неделю они сидели на этой планете, ожидая приказа о перебазировании, но приказа все не было, и все уже отчаянно скучали. Именно там они неожиданно сблизились с Эрраном. До этого Кэсс редко с ним разговаривала, чаще общаясь с ребятами из своей эскадрильи, да и Эрран не особо стремился к сближению. Они приглядывались друг к другу несколько лет, но никто не стремился сделать первого шага. И еще ей было тяжело называть его по имени — сразу вспоминалось лишнее, ненужное.
А здесь было совершенно нечем заняться, кроме разговоров, да и разместили их в одной казарме. И, натыкаясь друг на друга каждый день по десять раз, играя в карты, о чем-то споря, они поневоле оказались лицом к лицу. Кэсс было страшно, ей все время хотелось спрятаться, она потеряла привычную безразличную уверенность в том, что ее никогда не коснется никакое сильное чувство. Она часто лежала, притворяясь спящей, отвернувшись лицом к стене — чтобы еще раз не натолкнуться на внимательный, изучающий и открытый взгляд Эррана. Ей казалось, что еще немного — и она не выдержит, повиснет у него на шее. И, конечно, окажется, что она все поняла неверно. И тогда будет очень, очень стыдно, и не удастся непринужденно свести ситуацию к простому эпизодическому эротическому приключению, каких между пилотами бывало, несмотря на все запреты, немало. Но всегда это было что-то мимолетное, от скуки и желания развлечься.
