Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]
— Считайте, что вы приглашены, — сказал он.
— Вы находите меня привлекательной? — спросила она его.
Он ошеломленно пробормотал:
— Конечно… Естественно, нахожу. — Он крепко держался за ее руку, как будто она вела его. — Почему вы спрашиваете? — осторожно спросил он со все возрастающим чувством, природу которого не мог понять. Оно было новым для него. Оно походило на возбуждение, но имело холодный, рациональный оттенок, поэтому, может быть, это и не было чувством, возможно, это был род внезапного подсознательного, интуитивного прозрения о себе и об окружающем пейзаже, обо всех вещах вокруг, которые он видел, — оно, казалось, учитывало каждый аспект действительности и больше всего относилось к идущей рядом женщине.
За долю секунды, не имея никаких фактов, он понял, что у Бонни Келлер роман с кем-то, может быть, с табачным экспертом Джиллом, Орионом Страудом или даже с этим мистером Тризом. Но в любом случае роман был окончен или, по крайней мере, заканчивался, и Бонни подыскивала замену. Она искала ее инстинктивно, скорее практически, а не как восторженная школьница с горящими глазами. Без сомнения, у нее было много романов, казалось, ей уже приходилось изучать людей, чтобы определить, насколько они ей подходят. А я, думал он, интересно, гожусь ли я? И нет ли тут опасности? Господи, она же сама говорила, что ее муж — мой начальник, директор школы…
Но может быть, у него слишком разыгралось воображение? Казалось невероятным, чтобы эта привлекательная женщина, лидер коммуны, едва познакомившись с ним, выбрала его… Но она еще не выбрала, она просто находилась в процессе исследования. Он проходил испытание и пока что не преуспел. В нем пробудилась гордость — подлинное чувство, окрасившее холодное, рациональное понимание, существовавшее минутой раньше. Ее искажающая сила немедленно дала о себе знать. Он сразу же захотел победить, быть выбранным, несмотря на риск. При этом он не чувствовал ни любви, ни сексуального влечения к ней. Слишком рано. Все, что было затронуто, — гордость и желание не быть отвергнутым.
Это судьба, думал он и удивлялся, до чего же он примитивно устроен. Его мозг работал на низшем уровне, не выше уровня морской звезды; один-два рефлекса — и все.
— Послушайте, — спросил он, — где этот ваш Триз?
Теперь он шел впереди нее, сосредоточенно вглядываясь в хребет, поросший деревьями и цветами. В зеленой ложбинке он увидел гриб и сразу же направился туда.
— Посмотрите, — сказал он, — его называют лесным цыпленком. Очень вкусный гриб. И редко встречается.
Подойдя ближе, Бонни Келлер нагнулась к грибу, и Барнс на мгновение увидел ее обнаженные бледные колени, когда она присела на траву.
— Вы собираетесь срезать его, — спросила она, — и унести домой в качестве трофея?
— Я действительно унесу его, — ответил он, — но не как трофей. Просто для того, чтобы бросить на сковородку с кусочком жареной говядины.
Ее темные красивые глаза пристально наблюдали за ним. Она сидела, откинув назад волосы, и, казалось, собиралась заговорить, но не произнесла ни слова. Наконец ему стало неудобно; очевидно, она ждала от него чего-то, и ему пришла в голову отрезвляющая догадка, что от него ждут не слов, а действий.
Они смотрели друг на друга, и сейчас Бонни тоже выглядела испуганной, как будто ей передались его чувства. Никто из них не двигался, каждый сидел и ждал, когда другой сделает первый шаг. У него появилось неожиданное предчувствие, что, если он коснется ее, она либо даст ему пощечину, либо убежит… и последствия будут самыми катастрофическими. Она могла… Господи, они же убили своего прежнего учителя! Неожиданное и убедительное предположение пришло ему в голову — могло ведь быть и так: Бонни завела интрижку с мистером Остуриасом, а тот угрожал рассказать все ее мужу. Или что-то подобное… Неужели здесь таится опасность? И если да, то к черту мою гордость: мне этого не надо.
Бонни сказала:
— А вот и Джек Триз.
С хребта спускалась собака-мутант, претендующая на умение говорить, а вслед за ней шел человек с осунувшимся лицом, сутулый, с круглыми, наклоненными вперед плечами. На нем был потрепанный плащ, городской пиджак и грязные серо-голубые брюки. Никоим образом он не походил на фермера. Он выглядит, думал мистер Барнс, как пожилой клерк страховой компании, проблуждавший в лесу месяц или около того. Заросший черной щетиной подбородок неприятно контрастировал с неестественно белой кожей. Мистер Барнс немедленно ощутил неприязнь к мистеру Тризу. Но только ли внешность была тому причиной? Боже мой, сколько он перевидал искалеченных, обожженных, раненых и умирающих людей и животных за последние годы… нет, его реакция на мистера Триза основывалась, пожалуй, на свойственной тому неуклюжей походке. Так мог идти только больной человек, и не просто больной, а, как говорится, дышащий на ладан.
— Привет, — сказала Бонни, поднявшись на ноги.
Собака подпрыгнула, ведя себя сейчас более по-собачьи.
— Я — Барнс, новый школьный учитель, — сказал Барнс, тоже поднимаясь и протягивая руку.
— Я — Триз, — сказал больной человек, также протягивая руку.
Пожимая ее, Барнс ощутил, что она неожиданно влажная. Было трудно, если не невозможно, удержать такую руку — и он сразу же выпустил ее.
Бонни сказала:
— Джек, мистер Барнс — авторитет по части подрезания хвостов у овец, когда они становятся взрослыми и возрастает опасность столбняка.
— Понимаю, — кивнул Триз. Но казалось, он кивал автоматически, не сознавая, в чем дело. Наклонившись, он похлопал собаку по спине и сказал, будто обучая ее: — Барнс.
Собака простонала:
— Брн-н-э.
Она тявкнула, выжидательно глядя на хозяина.
— Правильно, — сказал мистер Триз, улыбаясь и демонстрируя полное отсутствие зубов, голые десны.
Даже хуже, чем у меня, подумал Барнс. Должно быть, этот человек находился внизу, около Сан-Франциско, когда упала большая бомба. Или, как в моем случае, все дело в недостаточном питании. Как бы то ни было, он старался не смотреть на мистера Триза и отошел, засунув руки в карманы.
— У вас много земли, — сказал он через плечо, — в какой юридической конторе вы оформляли право на нее? В округе Марин?
— Я ничего не оформлял, — сказал мистер Триз, — я просто использую ее. Совет граждан Вест-Марина разрешает мне это благодаря любезности Бонни.
— Симпатичная собака, — сказал Барнс, повернувшись, — она действительно может говорить, она четко произнесла мое имя.
— Скажи «добрый день» мистеру Барнсу, — приказал мистер Триз.
Собака застонала, затем проскрипела:
