Вячеслав Куприянов - Башмак Эмпедокла
- Но у вас же есть еще и другие пиджаки, - наседал Митя.
- Есть, но этот мне особенно дорог. Однажды в Белом доме я ожидал встречи с президентом Рейганом, я волновался, ведь мы оба еще и артисты, и все никак не мог прикинуть, какую он роль сыграет, и что сыграть мне. И тут выходит Рейган, и в точно таком же пиджаке! Скованности как ни бывало, наши пиджаки распахнулись навстречу друг другу и обнялись. И в знак дружбы между нашими народами мы обменялись пиджаками.
- Так значит, это вы сейчас находитесь внутри бывшего пиджака американского президента! - восторженно подпрыгнул Митя, почему-то вцепившись за лацканы собственного, морковного цвета пиджака.
- Не совсем, - тут же огорчил Митю обладатель настоящего пиджака. Однажды я по рассеянности забрел в метро, и в мой вагон набилось столько моих почитателей, что я вышел из него без единой пуговицы, вот и пришлось пуговицы заменить, видите, антикварные теперь, с двуглавым орлом...
- Дорогие телезрители! - перебил его ведущий. - Если вы, если кто-то из вас нашел в московском метро пуговицу от пиджака, скажем так, сразу двух великих людей, просьба позвонить нам, мы обязательно пригласим вас в нашу студию!
В это мгновение раздался оглушительный взрыв, словно взорвался телевизор, на экране которого разваливался самолет, во все стороны летели обломки, наконец рассеивался дым, и на земле из-под кучи трупов выкарабкивался, блистая зубным протезом, сам Померещенский и произносил своим лирически-поставленным голосом: оЛетайте только самолетами!п Когда-то я очень пугался при появлении этой рекламы, безусловно не я один, но потом была проведена успешная разъяснительная работа, всех удалось убедить, что хорошая реклама вовсе не должна действовать на кору головного мозга, а только на подкорку, потому она и достигает своего, несмотря на первичное отвращение неопытного обывателя. Успел ли я переключиться с подкорки на кору, но я опять увидел сияющего Померещенского и Митю с телефонной трубкой в руке: оУ нас звонок! - сообщил Митя. - Алло, говорите, вы в эфире! - Я в эфире? У меня вопрос: что было раньше отснято, реклама воздухоплавания или ваше интервью, то есть, я бы хотел узнать, действительно ли жив Померещенский? - Жив, жив, мы сейчас его спросим, и он даже заговорит - вот вы, - он обратился к живому, - вот вы во всех областях искусства, даже бессловесных, сказали свое слово. Что такое для вас постсовременное искусство?
- Постсовременное искусство? Вообще говоря, постсовременное искусство также отличается от современного, как жизнь после жизни отличается от жизни. Ближе всего к этому видеоклип, ну, например, - двое поют, вернее, за них поют, а они ездят вдвоем на велосипеде-тандеме, крутят педали в разные стороны, но едут все-таки в одну по этакой клетчатой спирали, вроде развертки шахматной доски, протянутой в облака над Гималаями, а вокруг шахматные фигуры, уступая место поющему велосипеду, разбегаются в разные стороны и выскакивают друг из друга как матрешки, танцуют и в то же время навязывают друг дружке кровавые восточные единоборства, на них падает белый снег сверху, а снизу их хватают за уже отсутствующие ноги, изрыгая огонь и пепел, морские чудовища, всплывающие вместе с океаном, пока все вместе не проваливаются в квадрат Е4, и песня, в которой были, разумеется, всякие слова, проваливается тоже.
- Я тащусь, - откликнулся Митя, - а то все фигню нам продают за клипы, да и пипл тащится, я думаю!
- Кто? Куда тащится? Какой пипл? - выдал в себе человека старой закваски представитель посткультуры.
- Какой пипл? - отреагировал Митя, - да наш, построссийский. Я бы попытался определить вашими словами: пипл, это до предела демократизированный народ, сплоченный вокруг видеоклипа, который нас тащит в светлое настоящее. А вот что у нас будет после видеоклипа, что-нибудь его переплюнет, а, вопрос на засыпку?
- Что будет? - Померещенский не моргнул глазом. - Будет видеоклимакс!
Я зажмурился и зажал уши, по моим впечатанным в подкорку расчетам должен был сотрясти эфир очередной рекламный взрыв, но я, видимо, просчитался. Митя изображал полный экстаз, но тут снова звякнул телефон.
- Говорите! - скомандовал Митя, и голос из трубки попросил, не может ли лауреат исполнить свой знаменитый шлягер - Волга, Волга, мать родная...: - Ах, так это вы написали, - возник Митя. - Так вы нам споете?
- Я мог бы и спеть, но не хочу, не настроен. К тому же, если честно говорить, не все народные песни написаны мною. Хотя и посвящена эта пенся предку моему Стеньке Разину...
- О-о-о! - почти запел Митя. - Вы же пра-пра-кто-то знаменитому русскому народному разбойнику. В этой связи - что вы думаете о нашем криминальном мире? Может ли внук сегодняшнего российского мафиози стать большим русским поэтом?
- Молодой человек! - осадил его большой поэт. - Во-первых, Разин в отличие от всякого сброда был интеллигентным человеком. Да-да! Он говорил чуть ли не на десяти языках, и по-персидски, а с матерью, турчанкой - по-турецки, он и на Соловки к святым старцам ездил. И разбой, как истинно народный промысел, - это во-вторых, еще ждет своего Разина. И что касается российских мафиози, то это больше по вашей части, вы же интервьюируете нынешних знаменитостей...
Митя поспешил сменить тему разговора:
- Я понимаю, это у вас наследственное, болеть за Россию. Что бы сказали вы о России, - Митя незаметно покосился на часы.
- Россия - это опиум для народа, - ошарашил зрителей потомок разбойника, - можно даже сказать, опиум для разных народов. Но теперь у каждого народа свой собственный опиум.
- Как вы так можете говорить о свободе! - возмутился Митя и постучал пальчиком по циферблату часов. - Вы так нам опиумную войну накличете!
- Причем здесь свобода, свобода - это простое желание, содержащее в себе возможность исполнения. А опиумная война, она и так идет, причем в так называемых лучших умах, война симметричных структур вроде Восток -Запад, только увеличивающих хаос своим затянувшимся противостоянием, а уж как велик вклад поэтов и мыслителей в это противостояние, - вития витийствовал, не обращая внимания на Митю, постукивающего по часам: - Россия - это необходимый оптимум хаоса, который уравновешивает Запад с его порядком, скажем так, положительным, и восток, с его порядком, скажем так, отрицательным. А неблагодарная Европа никак не возьмет этого в толк. И мы хотели надеть эту Европу себе на голову, как наполеоновскую треуголку, думая, что от этого станем европейски образованными. А Европа всегда была готова сесть на нас, как на ночной горшок, не рассчитывая на такое будущее, когда и ей придется примерять нас на свою голову!
Митя постучал уже не по часам, а по своей голове, отчего вития речь свою остановил, дав Мите возможность успеть задать еще вопрос:
