Айзек Азимов - Миры Айзека Азимова. Книга 2
А время от времени там появляется и сам верховный министр. Только не в таком виде, как сейчас — запыхавшийся, чуть ли не в поту, не замечающий ни вскинутых в приветствии рук, ни осторожных взглядов вдогонку, ни недоуменно поднятых бровей.
Он влетел в Законодательный Зал через служебный вход и помчался по гремящему под ногами спуску вниз. Дверь, в которую он барабанил, открылась нажатием ноги изнутри, и верховный министр вошел.
Его секретарь едва удостоил министра взглядом. Балкис сидел за своим простым маленьким столом, сгорбившись над портативным полевым телевизором, порой бросая взгляд на кипу бумаг перед собой.
Верховный министр резко постучал по столу.
— В чем дело? Что происходит?
Секретарь холодно взглянул на него и отставил телевизор в сторону.
— Приветствую Вас, Ваше Превосходительство.
— Нечего меня приветствовать! Я хочу знать, что происходит.
— Если быть кратким, то наш подопечный бежал.
— Тот, кого синапсировал Шект? Чужак? Шпион? Который жил на ферме под Чикой?
Неизвестно, сколько бы еще обозначений для этого лица нашел премьер-министр, если бы секретарь не прервал его равнодушным: «он самый».
— Почему меня не информировали? Почему меня никогда не информируют?
— Требовалось действовать немедленно, вы же были заняты.
— Вы всегда очень внимательны к тому, занят я или нет, когда хотите обойтись без меня. Но я больше этого не потерплю. Я не позволю, чтобы от меня отмахивались и оттирали меня в сторону. Я…
— Мы теряем время, — спокойно ответил секретарь, и премьер-министр тоже понизил голос, кашлянул, помялся и примирительно спросил:
— Есть подробности, Балкис?
— Почти никаких. Терпеливо выждав два месяца и ничем не выказывая своих намерений, Шварц вдруг ушел. За ним следили, но потеряли его.
— Каким образом?
— Не могу сказать в точности, могу лишь изложить факты. Наш агент, Наттер, прошлой ночью трижды не вышел на связь в установленные часы. Его сменщики отправились искать по дороге в Чику и на рассвете нашли. Он лежал в придорожном кювете — мертвый.
— Его убил чужак? — побледнел верховный министр.
— Предполагаем, что да, хотя с уверенностью сказать нельзя. Видимых следов насилия нет, только на лице застыло выражение страдания. Разумеется, будет вскрытие. Возможно, он умер от удара в самый неподходящий момент.
— Это было бы невероятным совпадением.
— Я того же мнения, — прозвучал ответ, — но если его убил Шварц, тогда последующие события представляются загадочными. Если помните, Ваше Превосходительство, мы предвидели, что Шварц отправится в Чику на свидание с Шектом, а Наттера нашли на дороге между фермой Марена и Чикой. Поэтому в городе три часа назад объявили тревогу, и он был схвачен.
— Кто, Шварц?
— Разумеется.
— Что ж вы сразу не сказали?
— Ваше Превосходительство, есть дела поважнее, — пожал плечами Балкис. — Итак, Шварц в наших руках. Его взяли с легкостью, и это как-то не совмещается со смертью Наттера. Как может один и тот же человек быть настолько умен, чтобы обнаружить и убить Наттера — способнейшего агента — и настолько глуп, чтобы войти в то же утро в Чику и открыто явиться на фабрику в поисках работы?
— А он это сделал?
— Да. Здесь напрашиваются два варианта: или он уже передал свою информацию Шекту с Арварданом и позволил схватить себя, чтобы отвлечь наше внимание, или есть еще и другие агенты, кроме него, которых мы пока не обнаружили и которых он прикрывает. В любом случае нам надо быть начеку.
— Не знаю, — сказал верховный министр, и его красивое лицо собралось в унылые складки. — Это для меня слишком тонко.
Балкис улыбнулся, не слишком скрывая свое презрение, и объявил:
— Через четыре часа у вас встреча с профессором Белом Арварданом, Ваше Превосходительство.
— Встреча? Зачем? Что я ему скажу? Я не хочу его видеть.
— Успокойтесь, Ваше Превосходительство. Вы непременно должны с ним встретиться. Мне представляется очевидным, что, коль скоро срок его фиктивной экспедиции приближается, он должен разыгрывать свою роль и дальше, обратившись в Вам за допуском в Запретные Зоны. Энниус предупредил нас об этом, а Энниус должен быть посвящен во все детали комедии. Надеюсь, Вы сумеете стать Арвардану достойным партнером на подмостках?
— Постараюсь, — понурил голову верховный министр.
Бел Арвардан явился на прием заблаговременно и успел все рассмотреть. Для человека, знакомого с архитектурными шедеврами всей Галактики, Коллегия Блюстителей была всего лишь архаической гранитной коробкой со стальными вкраплениями, археолог же мог счесть ее мрачную, почти дикарскую простоту отражением мрачного, почти дикарского образа жизни. Самая примитивность строения символизировала обращенность к далекому прошлому.
Арвардан думал о своем. Двухмесячная экскурсия по западным континентам Земли получилась не такой забавной, как он предполагал. Тот первый день все испортил. Арвардан вновь и вновь вспоминал его.
Он злился на себя за эти воспоминания. Она была грубой, вопиюще неблагодарной, настоящая землянка. Откуда же в нем это чувство вины? И все же…
Ее можно было бы оправдать шоком, который она испытала, узнав, что Арвардан — чужак, такой же, как оскорбивший ее офицер, поплатившийся за грубость и наглость сломанной рукой. Откуда ему знать, в конце концов, что ей пришлось вытерпеть от чужаков в прошлом? И вдруг, без всякой подготовки, узнать, что и Арвардан тоже чужак… Как обухом по лбу.
Будь он терпеливее… Зачем он так грубо оборвал ее? Он даже имени ее не помнит. Пола! А дальше? Странно! Обычно он не жаловался на память. Или он подсознательно пытается забыть ее?
Что ж, это имело смысл. Забыть! Было бы что помнить, подумаешь. Землянка. Обыкновенная землянка.
Между прочим, она медсестра. Можно попробовать отыскать больницу, где она работает. Ночью он не очень-то разобрался, куда ее провожал, но это где-то недалеко от кафе-автомата.
Арвардан со злостью загнал подальше эту крамольную мысль. Он что, с ума сошел? Чего он этим добьется? Она же землянка. Красивая, милая, очаровательная…
Землянка!!!
В дверь входил верховный министр, и Арвардан порадовался, что можно отдохнуть от воспоминаний. Но в глубине души он знал — они все равно вернутся. Они всегда возвращались.
Верховный министр переоделся и весь сиял чистотой и свежестью. На челе его не отражалось ни суеты, ни сомнений, и разве пришло бы кому-нибудь в голову, что это чело может вспотеть?
