Жоэль Шарбонно - Испытание
Зашнуровав ботинки, я вытряхиваю на пол содержимое рюкзака и пакую его, исходя из сугубо практических соображений. Одна фляжка с водой должна быть под рукой, другую я закладываю на дно рюкзака вместе с химикатами и одеждой. Дальше – аптечка первой помощи. Потом еда из столовой, завернутая в полотенце из ванной (никто не предупреждал, что их нельзя брать). Вторая фляжка, прибор Зина, револьвер. Нож я прячу в карман. Приподнимаю рюкзак. Раньше он был легче, но я удачно распределила вес. При необходимости с ним можно даже бегать.
О том, что час истек, сообщает стук в дверь. Майкл ждет. Я вижу, что он обращает внимание на мои волосы, на то, что на мне прежняя одежда, на единственный рюкзак у меня на плече. Он кивает.
– Следуй за мной.
Нас ждет лабиринт коридоров, дальше – лифт. В кабине он нажимает новую для меня кнопку «П». Когда дверцы открываются, запах плесени подсказывает, что «П» означает «подвал». Майкл объясняет, что подземный движущийся тротуар доставит нас на окраину города, а оттуда глиссер – к назначенному мне месту старта.
При виде подземного тротуара мне становится как-то спокойнее. Это бегущая по полу широкая лента. Я засыпаю Майкла вопросами: как она работает, насколько разветвлена транспортная система, откуда берется энергия. Он с улыбкой отвечает, что все расскажет по пути. Ступая на движущуюся ленту, я спотыкаюсь, но Майкл подхватывает меня, не давая упасть.
Поездка на движущейся ленте занимает почти час, в основном по полутемным тоннелям. Несколько раз мы переходим с одной ленты на другую. Я благодарна Майклу за то, что он рядом, что охотно поддерживает разговор. Сосредоточившись на его голосе, я старательно гоню тревогу прочь, но она только нарастает.
Добравшись до места назначения, мы сходим с ленты. Лифт поднимает нас на поверхность. Майкл обещает, что нас ждет обед. Мы выходим из кабины лифта в просторное помещение, кишащее сотрудниками Испытания. К нам подбегает человек во всем алом, с блокнотом в руках. Он делает отметку на листке рядом с символом, идентичным моему, пишет еще что-то и говорит Майклу вести меня к номеру 14.
Номер 14 оказывается ярко освещенным, но душным отсеком-стоянкой для глиссера. В углу отсека столик с обильным угощением, словно для пикника. Майкл останется здесь со мной до конца следующего этапа подготовки к Испытанию – не знаю, в чем будет заключаться этот этап… В окошке над столом видно поле с зеленой травой, дальше сверкает вода. Я провела много дней в помещении, не зная, увижу ли когда-нибудь снова живую природу, поэтому предлагаю Майклу пообедать под открытым небом. Он, кажется, намерен отказать, но, видимо, мое отчаяние заставляет его смилостивиться, и он велит мне подождать, пока он сходит посоветоваться с начальством.
Возвращается он с таким видом, что я не могу сдержать радостного крика. Майкл берет корзинку с едой и говорит, что мы можем провести под открытым небом ровно час. Он нажимает кнопку на стене, и дверь нашего отсека ползет вверх. Мгновение – и мы выходим на свежий воздух.
Меня манит полянка рядом с развесистым деревом.
– Удивительно, что нас выпустили, – говорю я.
– Пока я с тобой и ты не можешь связаться с другими участниками Испытания, причин для запрета нет. – Майкл протягивает мне вынутое из корзины яблоко и улыбается. – Честно говоря, большинство кандидатов охотно следуют инструкциям. Испытательному комитету всегда интересно, кто из вас проявит немного инициативы.
Даже сейчас, прежде чем выбросить на руины нашей разоренной страны, нас подвергают испытанию. Удивляться тут нечему, но я все равно удивлена. Я разглядываю ствол дерева, полагая, что увижу миниатюрные камеры и микрофончики.
– Не волнуйся, – говорит с улыбкой Майкл, – здесь наш разговор не запишут. Испытательный комитет занят подготовкой к четвертому экзамену. Я здесь тоже с этой целью, но не намерен докладывать о нашей беседе. Если хочешь поговорить, то здесь можно ничего не опасаться.
Хочу ли я поговорить? Да. Но доверяю ли я Майклу, не окажется ли это очередной проверкой, влияющей на окончательный результат? Отец предупреждал меня не доверять ему. Мне хочется последовать его совету, но, покинув дом, я все больше убеждаюсь, что не очень похожа на отца.
Майкл дает мне сандвич из корзинки.
– Ну как, держишься? – спрашивает он.
Меня подташнивает от тревоги, но я все-таки заставляю себя впиться зубами в сандвич. Говядина, сыр, свежий белый хлеб – наверное, вкусно. Я машинально глотаю и отвечаю:
– Малахия погиб. Я видела его смерть.
– Я слышал. – Он избегает на меня смотреть. – Мне очень жаль.
Я ему верю. От него исходит сочувствие, и от этого я готова разрыдаться.
– Почему? Почему он умер?
Ядовитый листик. Воткнувшийся в глаз шуруп. Непосредственные причины ясны. Но не они – ответ на вопрос «почему»…
Майкл озирается через плечо, потом советует мне есть, изображать смех и хорошее настроение, иначе кто-нибудь, подглядывающий за нами издали, может заинтересоваться нашей беседой. Я ем, а он рассказывает.
Оказывается, весь процесс Испытания разработал много лет назад отец Барнса, считавший причиной Войны то, что у тогдашних мировых руководителей не было правильного сочетания интеллекта, способности действовать в стрессовых ситуациях и лидерской уверенности, чтобы вывести людей из спирали конфронтации. Он решил, что единственный способ добиться, чтобы Соединенное Содружество не повторило прошлых ошибок, – это проверка будущих руководителей нашей страны, позволяющая выявить обладателей таких качеств, которые не только помогут процветанию страны, но и обеспечат ее народу безопасность. За эти годы многие официальные лица Содружества высказывали сомнения в необходимости настолько суровых наказаний за неудачу на Испытании. Некоторые даже утверждают, что Испытатели подстраивают все для того, чтобы слишком сообразительные, слишком сильные, слишком упорные отсеивались. Ведь такие люди не только будут преданы прогрессу Содружества, но и могут поставить под вопрос его законы и политику. Любой, кто высказывает недовольство Испытанием, либо переводится на удаленную заставу, либо исчезает.
Майкл смеется, как будто сказал что-то очень забавное. Я тоже смеюсь, хотя никогда не слышала ничего менее веселого. Что значит слишком сообразительный, слишком сильный? Вдруг одно то, что я попросилась наружу, превращает меня в бунтарку? У меня кружится голова, тем не менее я продолжаю улыбаться, как будто от этого зависит моя жизнь.
И ведь может зависеть!
Я доедаю первый сандвич и беру второй, потому что в рюкзаке он бы испортился, а мне требуются силы к началу следующего экзамена. Майкл, лежа в траве, наблюдает за мной. Когда сандвичи съедены, он смотрит на часы. Остается всего десять минут свободы.
