Фредерик Пол - Остановка на Медленном Году (сборник)
— Она занималась в лагере, — не поворачиваясь, ответил Бланди.
— Это так, но ведь у нее могут быть неприятности, разве не так? Я имею в виду это дело с собакой. Ведь это же был не ее пес. Это была пастушеская собака, слишком старая, чтобы быть пригодной к чему-либо еще. Так почему она не дала сделать эту простенькую штуку, дать ее усыпить, как ей и предлагали?
Бланди помолчал какое-то время, потом ответил:
— Мне кажется, если Петойн что-нибудь или кого-нибудь любит, ей ненавистна сама мысль о том, что это нечто может ее покинуть.
— Понятно, — ответила Мурра. — Да, я поняла.
Уже через мгновение она услыхала мерное дыхание мужа, даже легкий храп, поскольку он и вправду заснул; но она сама еще какое-то время не спала, размышляя обо всем этом.
Несмотря на то, что Мурра тщательно заботилась о сохранении своего общественного имиджа совершенно беззаботной личности, она вовсе не была беспомощной и слабой. Вовсе нет! Там, где это было нужно, она действовала очень быстро, прилагая значительные усилия. Просто она действовала наиболее экономным образом, направляя силу в самые уязвимые места противника.
В данном случае она была уверена, что самым слабым звеном является юная Петойн. И на следующий же день Мурра устроила свои дела так, чтобы побывать в овечьих загонах, зная, что девушка будет отрабатывать там свое налоговое время.
Овечьи загоны были не тем местом, куда бы Мурра стремилась нанести визит. По своим звукам, запаху и виду они полностью соответствовали своему назначению — быть местом для забоя животных, и когда Мурра добралась туда, стрижка и забой были в самом разгаре.
Все прибывшие вчера овцы в основном были мясной породы, чуть меньше по размеру, но более подвижные, чем молочные; правда, их жизнь, естественно, была намного короче. Овцы беспрерывно кружили по загону, ожидая, когда их обстригут, а потом забьют. Мурра слыщала перепуганное блеяние, когда за овец брались стригали и, одну за другой, грубо хватали и валили на землю. Овечья шерсть валялась на земле громадными кучами, иногда она была окрашена кровью, когда громадные ножницы рвали кожу. Голенькие и вопящие овечки бежали затем к ближайшему выходу, где их сортировали молоденьких ярок отделяли, чтобы они снова дали потомство, а старых овец и баранов отправляли на забой.
Здесь уже истошное блеяние замолкало навечно. То, что оставалось от каждого животного, перебиралось мужчинами и женщинами в окровавленных комбинезонах; они потрошили тушки, мыли, разрубывали на части, отделяли мясо и отправляли его в морозильные камеры, чтобы устраивать запасы на зиму. Все это происходило чрезвычайно быстро: самое большее, минут сорок пять — от первого щелчка ножниц стригаля до морозильной камеры. Мурра подумала, что именно скорость делала весь этот процесс каким-то милосердным, но это ни в коей мере не уменьшило ее отвращения.
Она повсюду высматривала Петойн и обнаружила девушку в загородке стригалей, где уже был десяток других ребят, грузящих кипы шерсти на платформу трейлера.
Услыхав свое имя, потная и сердитая Петойн подняла голову.
— О, — только и сказала она. — Это вы.
— Похоже, что ты очень занята, — сказала Мурра, улыбаясь.
— А, вы тоже заметили, — согласно кивнула Петойн. — И мне так кажется. И, похоже, сегодня придется попахать еще.
Мурра с удовлетворением убедилась, что девушка пытается вести разговор с ней по собственным правилам. Но она никогда не сомневалась, что всегда будет выше этой нахалки, теперь же уверилась в этом совершенно.
— Очень хорошо с твоей стороны, что ты ведешь себя так благоразумно, — сказала Мурра. — Единственное, чего я не понимаю, почему ты не можешь так же благоразумно вести себя и в других случаях.
— Это каких же? — с вызовом спросила Петойн.
— Я имею в виду твою дерзость. Ведь ты можешь влипнуть в какую-нибудь серьезную неприятность. Скоро тебе исполнится год, ведь так?
— В следующем месяце. Одиннадцатый день месяца Зелени.
— Но ведь после этого тебе уже не предложат детскую банку, верно?
— Да, все так говорят, — согласилась Петойн. — Вы пришли сюда, чтобы сказать мне только об этом?
— Ну, не совсем. Мне бы хотелось поговорить с тобой об ответственности. О нашей ответственности перед миром, в котором мы живем. Я уверена, что ты понимаешь, насколько важны для всего нашего мира пьесы Бланди. На самом деле, это мои и его работы. Люди на нас надеются. Мы помогаем им жить в этих сложных условиях.
Говоря это, Мурра одновременно пыталась расшифровать выражение вежливости на лице девушки. Потом она продолжила:
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Ты считаешь, что мое участие в создании этих пьес не так уж и важно, не так ли? Ты считаешь, что самый главный — это Бланди, что, помимо всего, будущей зимой мне исполнится почти четыре года, и я уже буду старовата, чтобы играть в его пьесах, так? — Она кивнула, это было дружеское, все понимающее согласие. — Если ты так считаешь, то ты права. Но ведь самое главное при этом, что думает сам Бланди. Разве ты не согласна?
Петойн пожала плечами. Мурра одарила ее своим серебристым смехом.
— О, не думай о том, что я тебе тут наговорила, дитя мое, добродушно сказала она. — У меня есть ужасная привычка читать в мыслях других людей. Так что поверь, я знаю, о чем ты только что подумала.
Петойн подошла к ней и встала лицом к лицу.
— Единственное, о чем я думала только что, это о том, как бы поскорее закончить работу, потом успеть домой, чтобы помыться, а потом пойти послушать Бланди на стадионе. Вы не собираетесь туда?
— Милая, да как же я могу идти на стадион? — с удивлением в голосе спросила Мурра. — Мне надо работать! Но я все услышу от самого Бланди, когда он вернется домой. Потому что он всегда возвращается домой, ты же знаешь.
То, что Мурра собиралась на отработку своего налогового времени, было правдой. Никто не уклонялся от своих обязанностей, потому что в общине всегда было, что делать. Но правдой было и то, что Мурра — будучи женой Бланди — всегда имела кое-какие привилегии в выборе работы, как и сам Бланди. И своими привилегиями она пользовалась несколько свободнее, чем делал это Бланди. Естественно, она не занималась политикой, как ее муж, но кое-какие послабления для себя требовать могла.
В течение всего долгого года бывали периоды, когда некоторыми привилегиями просто необходимо было воспользоваться, если нужно было отказаться от физически тяжелой и неприятной работы, какой, например, занималась Петойн. А такой работы после зимы было множество. Взять, к примеру, строительство. Все, что снес километровой толщины ледник, нужно было отстраивать. И это был изнурительный, тяжелый труд, в который Мурра ну никак не желала ввязываться. Поля на фермах нужно было распахать и засеять — это тоже требовало массу работы; рыбацкие суда необходимо было отремонтировать или, чаще всего, строить новые — еще большая работа; следовало перемостить дороги, перетянуть линии электропередач, опять же, прочистить и перепроверить канализацию. На подобного рода работах люди трудились как проклятые, так что Мурре это ну никак не подходило.
