Владимир Михайлов - …И всяческая суета
З.: Ну, таких и не умиравших много. Я сам, например, многих вещей понять не могу, хотя и стараюсь. Но тут, однако, получается, что вы отказываете человеку в восстановлении потому, что его политические взгляды могут оказаться иными — а это, по-моему, никак с демократией не соотносится. Я считаю, что право на восстановление является естественным правом каждого человека, разве не так?
Ж.: Бесспорно, тут возникает целый пакет проблем. Наследование, жилищный вопрос, восстановление на работе… Тем хуже. Как будто мало у нас реальных проблем — вы хотите нам еще подбросить… Боюсь, Вадим Робертович, что хотя все преклонятся перед вашей, может быть даже, гениальностью и перед душой вашей, но вряд ли законодательная и исполнительная власть вас поддержит.
З.: Ну хорошо, это все касается будущего. Но некоторое, небольшое количество людей уже восстановлено — им-то документы оформить можно? Ей-богу, не изменят эти люди общей картины, ничего не пошатнут и не нарушат. А для них это очень важно: люди-то живые!
Ж.: Не уверен, что газета захочет поддержать вас в этом. На каком законном основании? Сделать так — значит, признать наше производство хотя бы де-факто. А уж потом вам просто не дадут его закрыть — такие массовые волнения начнутся, что твои Карабах и Молдавия!
З.: Но вот вы говорили тут о гражданской морали. Не говорит ли она вам, что всегда есть в государстве люди, которым надо бы еще жить и жить для блага сограждан и всего мира, но судьба такова, что они уходят. И вот представьте, что мы можем такого человека вернуть в наши ряды: как прекрасно было бы, не правда ли?
Ж.: Безусловно. Я полагаю, что ваши и мои представления о том, кого надо и кого не надо возвращать, в основном совпадают. Но представьте, что дело ушло из ваших рук, его перехватили какие-то другие люди, с иными взглядами…
З.: Зачем мне представлять это? Дело в моих руках.
Ж.: Но вот кооператив вам пришлось ведь создать!
З.: Это был единственный способ начать восстановление. Прекрасно, что возникла такая возможность. Собственно, создал его не я, вернее — не я один, но возник он, безусловно, для реализации моих идей.
Ж.: Значит, уже не вы один решаете, но кооператив?
З.: Могу предложить такую аналогию. Предположим, вы написали книгу. И для издания и распространения ее создали кооператив. Во главе его стоят деловые люди. Они будут решать вопросы: где печатать, где взять бумагу, какую именно, как, где и почем продавать, и так далее. Но какой будет книга — решать не им, а только вам. Если вы уверены в себе как в авторе, никто не сможет диктовать вам, что писать и чего не писать. Тут автор хозяин.
Ж.: Кооператив, если возникнут разногласия, может обратиться к другим авторам.
З.: Конечно. Но… предположим, что в обществе существует большой и устойчивый спрос на книги на определенном языке, но существует только один человек, умеющий писать на этом языке книги: вы. Кооператив может делать что угодно, но эту потребность, этот спрос он может удовлетворить только при вашем участии. В данном случае вы — монополист.
Ж.: Ну, овладение языком — лишь вопрос времени.
З.: Разумеется. Но вот вы, владеющий русским языком, почему-то до сих пор не написали ни «Войну и мир», ни «Архипелаг»…
Ж.: Одного языка тут мало.
З.: Вот именно. Мало знать слова и правила их сочетания и изменения — нужно еще какое-то свойство, способность, дар, талант, то, что позволяет вам сочетать известные слова каким-то иным образом. Или цвета, линии, звуки…
Ж.: Но это уже целиком из сферы искусства. А у вас — наука и техника.
З.: Хирургия — тоже наука и тоже техника. Тем не менее, есть великие хирурги, есть хорошие и есть никуда не годные. Значит, что-то зависит и от чего-то сугубо индивидуального? Вот и у меня то же самое. И здесь есть секреты, которых, пожалуй, и не передашь словами, и есть вещи, которые передаются от учителя ученику как-то подсознательно, телепатически, если угодно — в случае, если ученик способен воспринять это. Теперь вы понимаете, почему я не боюсь, что секрет украдут, отнимут или еще что-нибудь в этом роде. Секрета нет. Конструкция аппаратуры? Пожалуйста! Как и во всех тонких процессах, тут главное — технология. А она — здесь, в голове. Украдете голову? Но ею управляет воля. Моя. Как и во многих других случаях, все решается тем: дал Бог таланта или воздержался.
Ж.: Вы говорите о Боге — это интересно, если учесть, что своей работой опровергаете один из краеугольных камней религии.
З.: Интересно. Мне так не кажется. Почему?
Ж.: Вы, по сути дела, создаете человека заново — а ведь это всегда считалось прерогативой одного лишь Бога. Или вы действуете по его лицензии?
З.: Во-первых, человек может быть лишь инструментом Бога. А во-вторых, вы допускаете ошибку. Я не создаю человека, а лишь восстанавливаю тело — по возможности точно. А потом… Каждый раз это таинственный и необъяснимый миг: потом оно оживает. То есть, возникает человек — одушевленное тело… Я не восстанавливаю дух. Не знаю, откуда он берется. Знаю, что приходит. Иногда почти мгновенно, иногда приходится ждать секунды, даже минуты…
Ж.: И вы для этого совершенно ничего не делаете?
З.: Не совсем. Но это уже относится к той тонкой технологии, которую я пока предпочитаю не разглашать. Скажу лишь, что для этого, видимо, тоже нужны определенные способности.
Ж.: Это, конечно, ваше право. А сейчас задам вам главный вопрос: что побудило вас заниматься этим? Любовь, к людям? Желание славы? Стремление разбогатеть? Жажда осуществить свое открытие из любви к познанию? Еще что-либо?
З.: Собственно, в несколько иной форме вы об этом уже спрашивали. Ответ мой может вам показаться по-детски наивным, и тем не менее, примите его всерьез, иначе ничего не поймете. Я занимаюсь этой работой в какой-то степени по всем тем причинам, которые вы назвали, я уже говорил, что не лучше других, я не идеальный герой. Но главное для меня в другом: я хочу, чтобы люди стали лучше. Вам это кажется смешным?
Ж.: Может быть, вы разовьете эту мысль?
З.: Отчего же нет? Понимаете, при решении вопроса, кого восстанавливать, большую роль будет играть — ну, скажем так, — общественное мнение. Для меня, например, оно очень важно. Каким был человек? Что о нем думают? Что хорошего и что плохого говорят? Скольким людям его восстановление доставит радость и скольким оно окажется неприятным? И так далее. То есть в принципе всем будет известно, что возвращаются к жизни хорошие люди. Конечно, будут и здесь ошибки, и тем не менее, общей картины это не изменит…
Ж.: То есть вы полагаете, что это станет для людей стимулом к более, так сказать, добродетельной жизни?
З.: Ну, всех проблем таким путем, разумеется, не решить, но я надеюсь… Сейчас, когда в стране рушится культура в самом широком смысле слова — мне кажется, никакая попытка, никакой способ повлиять на людей к лучшему не должен быть отброшен. Я уверен, что люди волей-неволей начнут жить как-то лучше, стараясь завоевать авторитет, уважение, любовь окружающих…
