Наталья Баранова - Игры с судьбой. Книга вторая
Только усмехнуться невесело. Идиот! Слепец, невежда! Неужели, даже пройдя сквозь ад Эрмэ, не утратил иллюзий? И сколько еще стоит преодолеть порогов, что б научиться перешагивать их?
Усмехнувшись, отвел взгляд, что б не почувствовала, не поняла, что смотрел на нее, как умирающий от жажды смотрит на воду. Как голодный — на кусок хлеба. Смотрит и не смеет утолить ни жажды своей, ни голода!
Если б знал, что за пытка будет — рядом с ней, не удержал бы около себя и предлагать бы не стал. Но что сделано, то сделано и не чужая она ему, нет, не чужая!
И как удалось ей — за несколько дней, стать своей? Как сумела разрушить стены? Впустил-таки в душу. Нашел место и красоте ее и огню, и улыбкам, в которых плескалось солнце.
Вздохнув, оборвал себя. Подошел к зеркалу, у которого стояла она, остановился рядом — рука об руку.
— Отмени казнь, — проговорила женщина негромко.
— Ты их жалеешь?
Сверкнули глаза, словно своим ответом он разбудил дремлющие молнии, что до того смирно спали на самом дне зрачков, подернутые пеплом.
— Я не жалею, — ответила Лаэйлла, поправляя высокий воротничок платья, — только вряд ли это разумно. Катаки всегда найдет способ нагадить. Ты уверен, что он не избавится от той части экипажа, что лояльно настроена к тебе и враждебно — к нему? Он слишком долго ходит на вторых ролях, мой дорогой. Просто при Анамгимаре он и не смел мечтать о первых!
Усмехнуться в ответ! Как быстро она перешла от униженного «господин» к фамильярному "мой дорогой"! Недели не прошло! Усмехнуться, несмотря на ее правоту, сам думал об этом. Но, сказав «а», говори и «б». Нельзя останавливаться на половине пути.
— Ты знаешь, кто есть кто в этом вертепе? Кто служит только Катаки, а кто решится служить и мне?
— Я могу указать нескольких, особо преданных Анамгимару, людей. Эти будут подначивать команду, покуда не избавятся от тебя.
— Анамгимара-то они не вернут?
— Ну и что? У Анамгимара, между прочим, есть законный наследник и законная жена.
— Они имеют хоть капельку влияния?
— Ни черта они не имеют! Жену на шею Анамгимару повесил Хозяин Эрмэ, и уже с пузом. Об этом знает вся Гильдия. И вся Гильдия хохотала, когда это произошло. Но сейчас…. Сейчас чем черт не шутит! Хорошо хоть то, что Катаки не единственный из капитанов, который хочет присвоить Гильдию. Повесь ты Катаки! Он же покушался на тебя!
Усмехнуться. Посмотреть на нее долгим-долгим, почти влюбленным взглядом! "Ты еще и умна, фаворитка моя!", подумав, словно расставив все точки.
Повесил бы! Нет, право слово, повесил бы, но не хотелось, покуда, открыто признавать себя владельцем Иллнуанари. Стоит этой новости начать свое шествие по свету, и будут захлопнуты перед его носом сотни дверей, в которые еще даже и не вошел.
Нет, право слово, повесил бы! Но кто еще из капитанов известен так же, как русокудрый стервятник с миловидным лицом? Кто был правой и одновременно левой рукою Анамгимара? Так что, выбора не было.
— Что ты знаешь о благоверной Анамгимара? — спросить вроде бы и без интереса, не выпуская и десятой доли его в голос, во взгляды. Смотреть через зеркало на себя, украдкой присматриваясь к Лаэйлле. — Она эрмийка?
— Не знаю, — ответила девушка, — я никогда не видела ее. Знаю только, что Анамгимар всегда был не в восторге от этого брака, шипел и плевался как дикий кот при каждом упоминании о своей несвободе. Понимаешь, он присматривал себе более подходящую партию. Одно время поговаривали, что префекту придется согласиться на брак дочери с Анамгимаром. Но не срослось. А спорить с Хозяином Эрмэ Анамгимар не стал. Сам знаешь — неизвестно еще, как оно может выйти. Император вспыльчив, горд, дерзок. И не терпит, когда с ним пытаются спорить. Видел, наверное?
— Разумеется, — чуть улыбнулся Да-Деган. — правда при куче недостатков у него есть еще и немало достоинств.
— Ты ослеплен, — прошептала Лаэйлла. — тебе кажется, что у этого человека есть достоинства. На самом деле это просто клубок ненависти, зависти и злобы. И ты играешь с огнем.
— Этот клубок ненависти и злобы, как ты его назвала, сумел укротить Локиту, — усмехнулся Да-Деган. — разве это само по себе не достоинство?
— Ты сумасшедший, — заметила Лаэйлла грустно, — добровольно полез в этот гадюшник. Нормальный человек на Эрмэ не рвется. Он оттуда бежит!
— И Анамгимар?
— И Анамгимар. Просто он уже доигрался, а ты только начал игру. Но итог будет тот же. Послушай, Дагги, покуда не поздно — беги! Беги куда глаза глядят. Мир огромен.
— Ну, да, — заметил рэанин ехидно. — Именно для того я и заполучил Иллнуанари, что б сбежать. Других возможностей мне было мало! Если хочешь мне помочь, не говори ерунды. Лучше покажи мне кем силен Катаки.
— Хорошо, покажу, — проговорила Лаэйлла со вздохом. — Только когда придет время, не говори, что тебя не предупреждали!
Коротко кивнуть, соглашаясь с неприятной истиной ее слов. Ну, да, все верно, все так…. Беги! Это сейчас есть куда бежать, а если не будет? Да и убежишь ли от самого себя?
Впрочем, ему точно не убежать! Судьба нагонит в любой дали, поймает и отвесит таких оплеух!
Испытано!
И не скрыть усмешки при воспоминании о годах долгого затишья, когда, затаившись, как мышка сидел и ждал, не пройдут ли беды стороной. Жил, пытаясь вытравить, выдавить из себя память об Эрмэ, о Хозяине, о том, что жило в нем, скованное, опутанное цепями.
Не вспоминал годами, что когда-то так привольно, свободно лился из его гортани волшебный голос. Что когда-то было дано и ласкать и карябать!
Так нагнала судьба. Нагнала, нашла, сунула в пекло. И как теперь скрыться от ее когтей?
А никак.
И вроде рад бы отыграть все назад, да только кто позволит ему бросить все?
Сам себе не позволит.
Вспомнилось… и щеки обожгло краской стыда. Наказала Судьба — разбросала по миру, щедро раздала испытаний всем, кого любил. Искалечила душу и мысли. Что уж говорить, если мальчишка — Илант, и тот простить не может. В юные свои годы только о мести твердит. О мести ли ему думать?
Сам в такие же годы лишь об одном мечтал, — как мимо не пропустить понравившуюся ему воплощенную грацию, одурманить, окрутить, увлечь, погубить ласками своими, поцелуями.
Ненасытен был в любви, жаден. Все спешил, спешил ту, единственную найти, да не так искал. Не понимал того, да разве ж оно волновало?
Бросался в страсть, как в омут. И так же быстро разочаровывался. Лишь об одном зарекался — неприступных крепостей не штурмовать.
Огненной была его любовь, погибельной, дурманной. Сколько душ испепелил? Да разве ж сам мог сосчитать?
