Тимур Пулатов - Плавающая Евразия
Мирабов нехотя сел на краю скамейки и тревожно посмотрел по сторонам.
- Мне тоже кое-что не нравится в ваших словах, - осторожно молвил Давлятов, тоже оглядываясь. - К примеру, Салих... что он вам сделал дурного? Вы осудили его за то, что он вспомнил Иоанна Златоуста и императрицу? Помните? - заискивающе посмотрел Мирабову в глаза Давлятов.
- А кто он вам? Брат? Сват?
Давлятов заерзал от его испытующего взгляда и сказал, напряженно всматриваясь в проходящих мимо шахградцев, словно искал среди них того, о ком шла речь:
- Он часть меня, этот Салих, притом часть наиболее активная в сомнениях и вопросах. Я ведь человек, выражаясь вашим врачебным языком, амбивалентный, как и большинство сегодняшних типов. Так вот... ко всему я испытываю два чувства, всему даю две оценки... самые противоположные, мучительно раздваиваюсь.
Мирабов выслушал его внимательно и с таким видом, будто испытал облегчение, воскликнул:
- Не пойму тогда, чем я вас не устраиваю, когда защищаю Нахангова?! Каким бы он вам ни казался властным, сухим, рациональным и удачливым ведь, признайтесь, вас более всего бесит его удачливость? - он тоже дополнение моей сущности...
Приятели помолчали, с удивлением глядя друг на друга, словно только теперь обнаружили истинное лицо каждого, и, воспользовавшись паузой, возле них остановился тощий кособокий человек, который шел за ними от самого здания градосовета.
- Позвольте присесть к вам, - несколько манерно выразился он и, не дожидаясь приглашения, сел между ними, положив на колени потертый портфель.
- Вы страховой агент? - с неприязнью спросил у него Мирабов.
- Не только, - загадочно произнес незнакомец, открыл портфель, но ничего не вынул из него и захлопнул. - Познакомимся, моя фамилия Лютфи.
- Вы продаете разрешения на эти бункеры? - неожиданно для самого себя задал такой вопрос Давлятов.
- Как вам сказать? - продолжая нагнетать таинственность, сказал Лютфи. - Но для начала давайте пожмем друг другу руки, чтобы проникнуться доверием. - И протянул руку в сторону Мирабова, который в ответ не сделал никакого движения.
- Вы человек бесцеремонный. С такими мы не знакомимся, - важно ответил Мирабов и посмотрел на Давлятова так, словно спрашивал у него: "До какихлор этот тип будет играть на наших нервах?"
- Моя бесцеремонность с лихвой окупится, когда вы поймете, что услуги, которые я предлагаю, жизненно важны для вас, особенно в такое время, когда ко всему приходится пробираться через сложные лазейки и лабиринты - от одного доверенного лица к другому, по некоей пирамидальной системе с фараоном наверху, - выпалил Лютфи эту смесь, состоящую из намеков, упреков и бессмысленности, ловко замазанную трезвостью и участием. - Но если говорить начистоту, то из всей толпы, собравшейся у градо-совета, я выбрал только вас двоих, интуитивно почувствовав влечение, как к людям весьма порядочным... Я,так жду этой катастрофы - простите за кощунственную откровенность! Жду, что она сразит всех лжецов, мелких людишек, оставив только несколько порядочных шахградцев, от которых пойдет потом новый род, порода с чистой кровью... И мой долг всячески помогать людям порядочным... и из тысячной толпы я разглядел черты порядочности только у вас обоих. Недаром вы тянетесь друг к другу, затем опять раздражаетесь - я невольно подслушал вашу мелкую ссору. Простите...
Мирабов и Давлятов, переглядываясь, иронически слушали словоохотливого незнакомца, потешаясь не только над тем, что он говорит, но и над всем его обликом, манерой выражаться, жестикулировать, открывать поминутно и опять захлопывать свой портфель, словно в нем содержался очень важный документ.
Давлятов подумал, что подсевший начнет оглядываться по сторонам, дабы никто не подслушал их разговор, шептать на ухо или, во всяком случае, выстрелит целую тираду туманностей, чтобы не выдать себя незнакомым лицам. Лютфи и не думал ничего утаивать, решил идти напролом, зная наверняка, что лишь голая откровенность не вызовет никаких подозрений и кривотолков в таком мокром деле, о котором он намерен был говорить. Потому он сказал без обиняков:
- Адамбаев сказал неправду. Действительно, градосовет решил дать разрешение на строительство бункеров, кроме тех тридцати, сооруженных ранее. Но не сразу всем, чтобы не было бума и паники, а по сто разрешений каждую неделю... хотя, согласитесь, и в этом нет никакого смысла, ибо за две недели, оставшиеся до катастрофы, разрешение успеют получить только двести домовладельцев. А остальные двести тысяч? Простите! - спохватился Лютфи, потирая руки, словно они у него озябли. - И опять меня заносит в стррону... Должен признаться, что я человек в высшей степени прилипчивый. Со мной общаются, но потом я вижу, что начинаю всем надоедать своей прилипчивостью, желанием всюду всем помогать. Иногда мне деликатно намекают, стараются тихо отойти от меня, но все ищу связей - назойливо ищу, даже с теми, кто не нуждается в моем обществе... как вы, например...
- Не страдаете ли вы циклотемией - угрюмая подавленность и подозрительность сменяется у вас чувством полета, желанием поговорить о возвышенном? - прервал его Мирабов.
Лютфи вдруг помрачнел, насупился и сказал нехотя:
- Ничего нет возвышенного в том, что я вам предлагаю... Шеф наш - его побаивается сам председатель градосовета. Депутат, который ворочает трестом с миллиардным оборотом... он забрал все эти сто разрешений, чтобы распоряжаться ими по своему усмотрению... Но боюсь я, что разрешения могут попасть в руки подлецов, которые и выживут после катастрофы, в то время как не останется ни одного порядочного... Вот я и предлагаю: желаете ли вы купить себе по разрешению на бункеры?
- Депутат - это его кличка? - спросил Мирабов, явно заинтересовавшись тем, что пришлось услышать.
- Нет, конечно! Неужели вы думаете, что у наших людей скудная фантазия, чтобы называть так шефа? - обиделся Лютфи. - Он действительно личность неприкосновенная.
Давлятов же, напротив, сидевший подавленным не столько словоохотливостью незнакомца, сколько его нервной напористостью и суетностью, спросил как бы между прбчим:
- А он, скажите, в числе тех тридцати уважаемых шахградцев, имеющих личные бункеры?
Безобидный вопрос его почему-то снова обидел Лютфи, и он, досадливо хлопнув себя по колену, воскликнул, да так, что прохожие оглянулись:
- Я вижу, вам бункеры не нужны. Что же, есть люди, которые вдут против собственного блага, правда, по недоразумению или недомыслию. Вы в их числе... Тогда, может быть, заинтересуют другие услуги гуманного Бюро. Они разнообразны, как и сама жизнь...
- Выходит, и Бюро создано, и разрешения на бункеры можно получить? Мирабов как-то недоверчиво хохотнул, чувствуя накат нервного напряжения от долгого сидения на одном месте.
