Светлана Дильдина - Созвездие Чаши
— Зачем ты вернулся?
Нунки пытался отмолчаться. Мирах взял его за плечо, встряхнул и сказал раздельно:
— Зачем. Ты. Вернулся? Ты соображал, что делаешь?
— Да. И Снегирь…
— Тьфу ты. Опять этот… затычка!
— Я одно понял, — губы едва шевелились, но голос стал звонче, серебряным даже, будто мальчишка что-то важное для себя решил: — Отсюда можно и нужно уходить только, когда кто-то ждет. Когда есть, к кому. Или — в самом начале, пока не видел смерти своих…
— Ясно. Забей на лирику. — Поморщился Мирах, — Делать с тобой… Пошли.
Тронул выключатель — коридор залил мягкий сероватый свет одного плафона. Лица подростков неестественными стали — серо-голубоватые, с четко обозначенными тенями. Дети Чаши, подумали оба, бросив взгляд друг на друга. Подлинное обличье…
Мирах привел Нунки к тренажерам, распорядился:
— Иди в кольцо.
— Ты не… надолго его запустишь?
— Зачем?! — Мирах едва сдерживался.
Русоголовый подросток глянул на тренажер, будто на ядовитую змею, которую хочешь-не хочешь, а в руки брать придется:
— Чтобы… все же отправить меня отсюда.
— Умный, да? — буркнул Мирах, защелкивая на поясе, щиколотках и запястьях Нунки крепления. — Ничего я не буду делать. Хочу посмотреть, насколько тебя хватит. Почувствуешь, что больше не можешь… или нет — только станет плохо, сразу подай голос. Не строй из себя героя, хватит уже…
Крутанул колесо, давая начальный импульс.
Почти сразу услышал стон, остановил тренажер. Отстегнул крепления на руках — Нунки тут же прижал ладони ко рту, согнулся, зажмурился. Посидев так с полминуты, сказал жалко:
— Темно так стало в глазах…
Мирах достал карманный фонарик, включил, прямо в самые зрачки Нунки взглядом впился, рукой перед ними провел раз, другой. Снова тихо выругался. Сел на один из тренажеров, откинулся на спинку. Долго молчал. Нунки тихонько сидел неподалеку, ожидая приговора, и скоро ему начало казаться, что Мирах заснул. Но тот вздохнул, потянул рычаг — спинка отошла назад до предела, Мирах теперь почти лежал.
— Хреново. Кое-что ты пройдешь… Но если камушки пойдут бегать — все.
— Я постараюсь восстановиться быстрее, — тихо и виновато сказал Нунки.
— Не выкручивай себя наизнанку. Надорвешься. Толку-то…
— Мирах…
— Ну?
— Вот… ты все знаешь. Я пойду спать, мало ли, завтра…
— Иди.
Прибавил полным темного яда голосом:
— А рыбке этой, Снегирю, передай…
— Да он не виноват. Он меня отговаривал.
— Значит, плохо отговаривал…! Везде лезет, а ни черта не умеет! — не сдержался Мирах, перестал обращать внимание на русоголового подростка, потянул вверх тяжелую перекладину, выжимая до отказа.
Непонятное и неприятное нечто повисло в воздухе — все разговаривали, как прежде, шутили даже. И старательно прятали глаза при разговоре. Будто по соседству находилось такое, о чем говорить не стоит, да и опасно. Только Нунки не прятал взор — но держался поодаль. Пытался привести себя в форму — а под взглядами окружающих толком заниматься не мог. Все чаще сидел на краю площадки, глядя в белесое марево — или проводил время среди цветов Майи, поглаживал листья, возился с землей.
На третий день его вызвали — в «тройке».
Он спускался по лестнице почти весело, только глаза закрыл, когда перехватывал перекладины одну за другой — так было легче, голова не кружилась.
И вот — выстроились все вызванные на блестящем плоском кольце, ждут сигнала.
Мирах отозвал в сторону Гамаля, о чем-то пошептался с ним — оба поглядывали на Нунки. А тот стоял белый почти, губы закушены — но решительный — Сверчок никогда у него такого выражения не видел.
Мирах шагнул к нему, заметил, как Нунки вздрогнул.
— Не дергайся. Поддержим. Только нам трудностей не создавай.
И, непонятно кому адресованное:
— Суки…
Чаша постаралась на славу — весь свой «троечный» ассортимент выдала щедро, ничего себе не оставила. И вот перед ними — валуны сходятся и расходятся, и все знают — эту преграду Нунки не преодолеть.
— Держись за меня, — протянул руку Мирах.
— Не надо! Вместе не выйдет.
— Держись! — крикнул Мирах, злой, как ошпаренный кот, и вторая рука его дернулась — едва удержался, чтоб не отвесить затрещину. Кивнул Гамалю — иди, все нормально.
И потащил за собой русоголового подростка — тот в ладонь Мираха вцепился, как утопающий в спасательный плотик. Камни боками стукались, будто зубы во рту отправились погулять, попутно кого-то жуя.
Когда Нунки споткнулся-таки, «островитянин» схватил его в охапку и толкнул вперед, туда, где Гамаль подхватил. А сам со злостью треснул кулаком по валящемуся огромному камню — те, кто смотрел, ахнули. Вместо того, чтобы придавить к земле Мираха, камень застыл, будто подобной наглостью потрясенный.
Обошлось. Целыми выбрались.
Нунки все смотрел в сторону; когда на площадке встретили их, глаза опустил.
— Прости, — шепнул. — Простите меня.
— Ты цел? Ну и закрой варежку, — почти вежливо сказал Мирах. На плече его красовался огромный синяк — радужный, как небо в Чаше.
За ужином Альхели кусок в горло не шел. Раньше всех закончил и направился к мойке. Проходя мимо Мираха, наклонился, шепнул:
— Почему помог?
— Не ради твоей просьбы, — издевательски подчеркнул слово. — Он наш. До последней жилки… он заслужил помощь. Не дать ему даже шанса… — Мирах нахмурился и мотнул головой, тихо добавил: — Посмотрим…
Сверчок по-прежнему не испытывал желания знакомиться с «этими» — и названий-то для них не стоило подбирать… На платформах-пирожных спускались не все, лишь те, кто хотели в очередной — либо в первый раз взглянуть на быт подростков — или делали вид, что не могут затягивать ожидание встречи.
Любой мог быть уверен — там, наверху, получит массу внимания — точь-в-точь как в зоопарке зверюшка, когда решает покинуть норку и появиться пред очи почтеннейшей публики.
Противно было. Альхели единственный не поднимался наверх никогда. Даже Риша как-то отправилась туда вместе с Мирахом, хоть и плохо ей было потом.
— Они же… как свора, им в радость: сразу подсмотрели, что мы… — так и не смогла договорить. Но плакать Риша перестала давно. Теперь просто отмалчивалась.
Сверху, из гостевых, Саиф пришел пасмурным, небо напоминал, каким то бывает перед самым ураганом. Молчал, а когда Наос слишком полез с расспросами — огрызнулся грубо, едва не ударил.
