Михаил Савеличев - Иероглиф
Максим врубил скорость, и пятнистый перед его броневика, предусмотрительно забранный титановыми прутьями, прикрывающими и защищающими фары, а также повышающими аварийноустойчивость этой и так выносливой и малоприхотливой машины, протаранил надвигающийся катафалк, как бумагу, смял салон чуть ли не до кресла водителя и легко, даже не кашлянув, выпер наглеца за пределы заправочной площадки. Когда это от него требовалось, броневик никогда не подводил своего хозяина.
На автозаправке замерли все звуки, даже рев перeдвигающихся и газующих машин стих, только если хoрошо прислушаться, где-то открывались или закрывались окна и хлопали двери, впуская или выпуская водителей — все в зависимости от крепости нервов и любопытства каждого конкретного человека. Шакалы очень берегли свои машины и действовали всегда стаей. Но Максим, как ни в чем не бывало, вылез из броневичка и стал откручивать крышку с бензобака.
Катафалк пока не подавал никаких признаков жизни — его хозяин или хозяева, давно отвыкшие от такого неджентльменского обращения, были в прострации от свершившегося. Наверное, даже смерть была слишком легким наказанием для сделавшего это Максима. В салоне наконец-то объявилась жизнь, кто-то попытался завести заглохший двигатель, чтобы взять под контроль все еще ехавшую по инерции машину, но в отсутствие выхлопной трубы, каким-то образом при ударе завязанную морским узлом, это было сделать затруднительно, в заклинившие двери стучали чем-то тяжелым, а когда и это не получилось с песочным шелестом разлетелось лобовое стекло, и через него стали вылезать темные фигуры.
Катафалк проскрежетал о бок еще одной застывшей от изумления шикарной машины, вырвал с мясом здоровенный кусок железа, похожий на иззубренную крышку гигантской консервной банки, и наконец-то остановился.
Толпа позади Максима зааплодировала. Кто-то услужливо взял из его рук деньги и побежал к кассе, а Максиму оставалось только ждать, что начнется раньше заправка или поножовщина.
У столкнувшихся машин собралось штук шесть человек, и они что-то оживленно обсуждали, махая руками в сторону наглого броневика. Спор был жарким и, скорее всего, плодотворным, так как вскоре черные фигуры расступилась, между ними возникло какое-то сияние, плохо различимое за падающим снегом, раздалось шипение, оно резко переросло в оглушающий рев, и пространство между Максимом и его ненаглядным броневичком разорвала тугая струя обжигающего света. К счастью, их первым залпом не задело, только задымился мокрый Максимов плащ, а на броне машины появилась полоса копоти.
Ребята сегодня попались серьезные — они не стали крутить обычную шакалью программу с долгим и нудным препирательством в стиле «ну ты че, мужик…», легким избиением гаечным ключом и монтировкой, и превращением провинившейся машины в первозданный слиток руды, слегка разбавленный пластмассой и резиной, а сразу пальнули в него из плазменной мортиры — страшного оружия, но требующего тонкого обращения и настройки. Если бы весь разряд из-за их спешки или неопытности не ушел бы в небо, то автозаправка превратилась бы в одно лавовое озеро, кстати, вместе со стрелявшими. Ребята все-таки были горячими и неумными.
Максим не стал ждать, когда снова зарядится батарея мортиры. Он задрал левой рукой полу своего плаща, словно начиная какой-то дикий вариант мужского стриптиза, правой рукой безошибочно, без единого лишнего движения и, на первый взгляд, как-то неторопливо, выдернул за цевье висящий на боку автомат, указательный палец левой руки при этом уже соскользнул на курок, и, слегка согнув ноги в коленях, дал длинную косую очередь по черным фигурам.
Инструкторы по стрельбе очень не поощряли такую лихую трату патронов, которые в этом случае в основном уходили в «молоко» из-за неконтролируемой отдачи, к тому же всегда была высока вероятность выхода автомата из строя из-за перекоса патрона. Максим рисковал, но у него не было другого выхода — второй очереди ему бы сделать не дали, да к тому же расстояние было невелико, фигуры объемны и скучены, а сноровку он никогда не терял.
Как в замедленной видеосъемке, Максим наблюдал за тем, как первые пули входят, рвут плащ и тело самого левого человека в районе живота и бедер, затем дырчатая кровавая дорога плавно поднимается, как кубическая функция, пересекая оси ординат грудных клеток и плеч соседей, и в конце на куски разносит лицо самой правой фигуры. Попав в человеческую плоть, пули со смещенным центром тяжести продолжали калечить и наматывать внутренности в один мертвый кровавый комок, и даже валяясь на мокром бетоне, словно сбитые мячом кегли, тела еще долго рефлекторно дергались и, кажется, делали попытки встать.
К Максиму уже неуверенно приближался десяток солдат в бело-черных балахонах и касках с натянутыми поверх зелеными авоськами (видимо, для пищевого довольствия), с автоматами наперевес, готовых при новых выстрелах либо сразу зарыться в снег, либо побросать оружие и сдаться. Пытаясь успокоить этот разбушевавшийся муравейник и предотвратить кровопролитие и массовую сдачу в плен, Максим поднял руки вверх, замахал зажатым в руке удостоверением и заорал:
— Не стреляйте, братцы! Я офицер Службы безопасности. Пусть ко мне подойдет ваш старший! — В общении с армейцами главное — голос, твердый, уверенный, с железными интонациями.
Солдаты залегли, а к Максиму подбежал бородатый прапорщик. Он еще сохранял милую округлость лица и тела, недвусмысленно намекавшие на то, что до этой солярной дыры он охранял в каком-нибудь тихом районе стратегический склад со стратегической тушенкой, но за какую-то провинность, искупить которую нельзя было и расстрелом, его сослали в эту клоаку за колючей проволокой. Месяцы (а может, и дни) службы смыли с блинообразного лица все масло, всю сметану и весь мед и наложили неповторимый отпечаток заправки — копоть, грязь, снег, шелушащиеся пятна авитаминоза и застывший, затравленный взгляд человека, попавшего с воли в специфическую атмосферу колонии строгого режима с ее унижением, растаптыванием человека и превращением его в плохо функционирующий ходячий механизм.
Взгляд загнанного прапорщика был сильнее плазменной мортиры нередко это сигнализировало о готовящемся выходе из строя в такой голове небольшого сопротивления, после чего эти люди расстреливали свои взводы и семьи, и бежали в леса. Автомат у него был, но в суматохе он или потерял магазин или, вообще, забыл его вставить, поэтому Максим опустил приготовленный было пистолет для отпора этому зверю в карман плаща и сунул ему под нос удостоверение со своей фотографией:
— Ростиславцев, — представился он, и это было единственной (но весьма относительной) правдой в его монологе. — Служба безопасности. Инцидент произошел…
