Инна Гарина - Книга без переплета
Однако заводить при ней разговор Михаил Анатольевич по-прежнему не собирался. Поэтому он обрадовался, когда они остановились у фонтанчика в оранжерее и Елена вдруг обратилась к сиделке с просьбою принести какую-то книгу. Момент был вполне подходящий. Секретарь уже удалился через другую дверь из этого домашнего цветущего чуда, и они наконец, впервые за весь день, оказались с Еленою наедине. И впервые за весь этот день Михаил Анатольевич, приготовившись заговорить и заглянув в прекрасные карие глаза, неожиданно утратил дар речи. На какое-то мгновение ему вдруг показалось совершенно неважным то, что он собирался сказать. А кроме этого, больше сказать ему было нечего. И он стоял и молча смотрел в эти глаза, чувствуя себя, как в своем сегодняшнем сне, абсолютно легко и естественно, нисколько не тяготясь своим молчанием. Как будто так и надо было - стоять рядом с ней, любоваться ею и молчать. И только вопросительное выражение, появившееся в глазах Елены, заставило его очнуться.
- Скажите мне, пожалуйста, Елена, - начал он с места в карьер, торопясь успеть до возвращения сиделки, - ведь Басуржицкий - не муж вам, правда?
Елена вздрогнула.
- Разумеется, нет, - почти холодно ответила она.
Овечкин почему-то внутренне возликовал.
- Я так и думал! Он держит вас здесь силой?
Она немного помедлила с ответом, внимательно вглядываясь в Михаила Анатольевича.
- Да.
Короткое это слово, произнесенное тоном почти безразличным, всколыхнуло в душе Овечкина целую бурю эмоций.
- Но почему? - не сдержавшись, воскликнул он с негодованием. Расскажите мне, ради Бога! Я готов приложить все усилия, чтобы... чтобы помочь вам!
Елена предостерегающе подняла руку, и он умолк, с волнением глядя на нее.
- Вы, кажется, тоже являетесь здесь пленником, - спокойно сказала она. - Или я ошибаюсь, и вы пользуетесь каким-то особым доверием этого человека?
Овечкин изумился.
- Я?.. Вчера мне объявили, что я не имею права выходить из квартиры, пока не уволюсь! Я ничего не знал... меня наняли на работу, понимаете...
- Зачем вас наняли?
- Ухаживать за вами... простите...
Михаил Анатольевич густо покраснел и окончательно утратил самообладание.
Елена испытующим взором наблюдала его замешательство и молчала.
- Поверьте мне, я ничего не знал, - пролепетал Овечкин. - Но я догадался, потому что вы... потому что, когда я увидел вас, я понял, что это неправда... что Басуржицкий...
- Я верю вам, Михаил Анатольевич, - вдруг сказала она. - Успокойтесь.
И он успокоился как по волшебству.
- Стало быть, вы находитесь в том же положении, что и мы с Фирузой, продолжала Елена. - Увы, Михаил Анатольевич... боюсь, что вы ничем не сможете нам помочь.
- Я надеюсь, - твердо сказал Овечкин. - Главное, что вы мне верите. Я все-таки мужчина, и вдруг... если только мне удастся выбраться отсюда, я подниму на ноги всех! Я приведу милицию...
Она вновь подняла руку, останавливая его, и грустно улыбнулась.
- Вы никого не приведете, даже если вам удастся выбраться. А если и приведете, мне это ничем не поможет.
- Почему?
- Потому что Басуржицкий утверждает, что я сумасшедшая, требующая присмотра, и имеет неопровержимые доказательства.
- Какие? Да стоит любому поговорить с вами...
- Вот именно. И этот любой сразу же убедится, что Басуржицкий говорит правду.
- Но почему? - снова воскликнул Овечкин.
Елена беспомощно посмотрела на него.
- Вы же не выслушали меня до конца, Михаил Анатольевич. Вы так уверены... но...
Она оглянулась. По дорожке между кустами камелий шла Фируза с книгой в руке. И когда девушка поравнялась с ними, Елена с тяжелым вздохом обратилась к ней:
- Пожалуйста, милая... объясни Михаилу Анатольевичу, почему любой человек поверит Басуржицкому даже на слово, без всяких медицинских справок, что меня необходимо держать взаперти!
Фируза кинула быстрый взгляд на нее, на Овечкина и, по-видимому, поняла сразу, о чем тут шла речь в ее отсутствие.
- А потому, - сказала она без всяких предисловий, - что перед вами, Михаил Анатольевич, никакая не Елена Басуржицкая, а Маэлиналь, принцесса айров из Данелойна!
ГЛАВА 12
Услышав слово "айр", Баламут Доркин невольно вздрогнул. В памяти его мгновенно восстановились все последние события, включая удар по голове, нанесенный невидимой рукой в пустом подъезде. Столь же быстро сообразил он, что действительно почти добрался до цели, ибо где он еще может находиться в данный момент, как не у таинственного похитителя принцессы Май, того неизвестного мага, что возглавлял шайку даморов. Кому еще может принадлежать этот мерзкий голосочек?!
Подумав, что притворяться мертвым не имеет более никакого смысла, он решил открыть глаза и посмотреть наконец в лицо этому негодяю.
Однако это оказалось не таким простым делом. Веки его как будто налились свинцом, и пока Баламут совершал героическое усилие, пытаясь их разлепить, другой голос, механически-безжизненный, произнес где-то над его головою:
- Оставить его здесь?
- Разве хозяин не дал тебе указаний? - недобро промурлыкал первый голос.
"Хозяин"? Баламут приостановил свои усилия и попытался что-нибудь разглядеть сквозь смеженные ресницы. Самого мага, значит, здесь нет?
Кто-то стоял над его несчастным телом, болевшим так, словно его проволокли за ноги по всем лестницам с первого на шестой этаж заколдованного дома, и этот кто-то переступил с ноги на ногу и бесстрастно сказал:
- Хозяин велел принести его сюда и спросить, узнаешь ли ты его. Других указаний не было.
- Ну так оставь его и сходи за ними. Да поживей! Не желаю глядеть на твою дохлую рожу!
Неясный силуэт исчез из поля зрения Доркина, и наступила тишина. Отчего-то он испытал облегчение и вновь смежил ресницы, предавшись покою. Но бархатный голос замурлыкал вдруг песенку о соловье, нарочито гнусаво, затем засвистел, а затем издал несколько скрежещущих звуков, столь резких, что они отозвались нестерпимой болью в голове Баламута, и он невольно застонал. Невидимка тут же перестал скрежетать и ехидно сказал:
- Так я и знал, что ты притворяешься. Это тебе не поможет. Вставай, шут, позвени бубенчиками!
Баламут скрипнул зубами.
- Я встану, - выговорил он, с трудом разжав челюсти и еле двигая языком. - Встану, ради удовольствия свернуть тебе шею...
Руки у него оказались не связанными, ноги тоже. Доркин, благодаря за это судьбу, кое-как перевел непослушное, ноющее каждым мускулом тело в сидячее положение и разлепил наконец глаза.
Но никого не увидел. Обведя взглядом небольшое квадратное помещение с кирпичными стенами, кирпичным сводом и каменным полом, с узкими бойницами вместо окон и довольно неуместной в темнице птичьей клеткой в углу под потолком, он убедился, что оно совершенно пусто, и удивленно поднял брови.
