Наталья Болдырева - Жаркое лето. Первый поток
Она сидела на вчерашнем своем месте, у дальней стены, будто продолжая вчерашнее разбирательство, вот только теперь Любочка выговаривала мне. Это был безусловный реванш, я ясно читала это в её бледно-голубых глазах. Паша сидел через стол, напротив. Я видела лишь его согбенную спину и судорожно вздрагивавшие плечи. Он тихо-тихо, безостановочно плакал.
Любовь Викторовна, грозно возвышаясь за своим столом, замыкала этот треугольник.
— А, вот и вы, отлично, — кивнула она мне в ответ на мой кивок, и продолжила, обращаясь к Паше, — ты понимаешь, чем это тебе грозит?
— Я прошу прощения, — сказала я, садясь на соседний с Пашей стул так, чтобы он почувствовал мое присутствие, какую-то поддержку рядом, но одновременно и так, чтобы не закрывать его от взгляда Любовь Викторовны. Как ни хотелось мне уволочь пацана отсюда подальше, я не могла этого сделать. И в этой игре были свои негласные правила. — Я прошу прощения, — повторила я, — но я не в курсе событий. Что произошло?
Паша всхлипнул надрывно и, закусив вдруг руку, принялся тихонько покачиваться.
— Вы не знаете, что творится в вашем отряде? — спросила Любовь Викторовна, изгибая бровь. — Великолепно!
— И все-таки, — я не стала оправдываться, понимая, что пришла сюда не за этим. — Что случилось?
— Этим утром Паша Выставной помочился на меня и грязно обругал, — произнесла Маргарита Михайловна громко, чеканя каждое слово.
— Что?! — слова эти никак не хотели укладываться у меня в голове.
— Мне повторить? — спросила Маргарита Михайловна ледяным тоном.
— Извините, извините, — смешалась я, опуская взгляд.
В голове крутилось только одно: "Господи, Паша, зачем ты это сделал?".
— Паша, зачем ты это сделал? — эхом повторила Любовь Викторовна, нагибаясь через стол. — Паша, посмотри на меня. Паша…
Паша только сидел, кусая руку, отчаянно мотая головой и всхлипывая.
За спиной вдруг открылась дверь.
Я обернулась.
На пороге стоял повар, угостивший меня вчера соком с булочкой. Его поварской колпак, аккуратно свернутый, торчал из кармана передника.
— Здравствуйте, — сказал он, переступая порог. — Любовь Викторовна, вас можно?
— Мы скоро закончим, — сказала Любовь Викторовна, распрямляясь и придвигая к себе какие-то бумажки. — Маргарита Михайловна, передайте, пожалуйста, вашу докладную… Так, Паша, мы тебя слушаем. Зачем ты это сделал?
Маргарита Михайловна толкнула по столешнице лежавший перед ней лист.
Шагнув вдруг к столу, повар сел по другую сторону от Паши, разом скрыв того от взгляда замдиректора, и, подхватив докладную, передал её Любовь Викторовне, скользнув по строчкам бегло.
— Благодарю, — ответила та, не поднимая головы от документов. — Паша? Мы не закончим, пока ты не скажешь нам хоть что-нибудь. Объясни свои действия, будь так любезен.
Повар бросил взгляд на мальчика, потом посмотрел на Маргариту Михайловну. Та сидела, задыхаясь от возмущения. Его маневры с докладной не ускользнули от её внимания. Я приобняла Пашу, принялась гладить по судорожно вздрагивавшей спине, шептать что-то успокаивающее.
— Я не буду говорить, не буду говорить, не буду говорить, — повторял Паша еле слышно.
— Передайте, пожалуйста, воды, — попросила я повара, глазами указывая на стоявший на Любочкином столе графин.
— Минутку, — ответил тот, поднимаясь, чтобы налить воды в стакан, и когда он встал, на моем браслете сработал вдруг сигнал вызова. Виброзвонок ударил подобно электрическому разряду, пробежавшись от запястья к локтю.
Я вздрогнула от неожиданности. Сжала кулак, принимая входящий звонок. Оказалось, я привыкла уже к отсутствию связи. В ухо мне едва слышно шепнули: "Выпытывай, что случилось, у нее" — и прежде чем я смогла сообразить что-либо, послышался короткий сигнал отключившегося абонента. Я уставилась в спину поднявшегося повара, а тот, налив полный стакан, развернулся и, подмигнув мне, сказал:
— Давай я его напою.
— Спасибо, — ответила я, снимая руку с Пашиной спины.
Сцепив пальцы над столом, я уперлась подбородком в грудь, собираясь с духом, а потом подняла взгляд, посмотрев в бледно-голубые глаза воспитателя.
— Маргарита Михайловна, — начала я, — я прошу прощения, но я все-таки не понимаю, как такое могло произойти. У меня просто в голове не укладывается…
— Представьте себе, у меня тоже, — отрезала Маргарита Михайловна, леденея взглядом еще сильней.
— Простите меня, пожалуйста, — я должна была гнуть до конца, — я понимаю, что эта тема вам неприятна…
— Очевидно, не понимаете, — снова перебила меня Маргарита Михайловна, чуть повышая тон. В голосе её вдруг прорезались истеричные нотки.
— И все-таки, — я с трудом выдерживала её взгляд, — все-таки как же все случилось?
— Да, — Любовь Викторовна, наконец, закончив писать, подняла голову, — Маргарита Михайловна, время идет, — она бросила быстрый взгляд на запястье, — Паша молчит… Если вас не затруднит.
Сложив руки на столе, Любовь Викторовна смотрела на свою подругу в упор, а я, наконец, смогла чуть-чуть отдышаться от этой жутковатой игры в гляделки. От напряжения у меня затекла шея, ныли плечи. Но я боялась даже пошелохнуться.
— Когда я принимала корпус, — начала Маргарита Михайловна, и голос её стал вдруг деревянным, — техничка, убирающая на этаже, жаловалась мне на безобразное состояние туалетов по утрам. — Любовь Викторовна вопрошающе изогнула бровь. Я тоже слушала, не понимая, к чему ведет Маргарита Михайловна. — Этим утром, — она запнулась, поперхнувшись вдруг. Любовь Викторовна смотрела со все возрастающим интересом, я сидела, не смея вздохнуть, — этим утром, — продолжила Маргарита Михайловна, откашлявшись, — я прошлась по туалетам, чтобы проверить это.
Выражение лица Любовь Викторовны неуловимо изменилось. Она вновь опустила взгляд к бумагам на столе. Нашла и вынула докладную.
— Маргарита Михайловна, — сказала она, протягивая документ через стол, — вы понимаете, что вам придется либо переписать докладную, либо забрать её? — Повар приподнялся, и, вынув листок из пальцев замдиректора, положил его на столешницу перед воспитателем. — Вы будете переписывать?
— Нет, — ответила Маргарита Михайловна, беря бумажку и медленно разрывая её на части.
— Полагаю, на этом вопрос можно считать закрытым, — в голосе Любовь Викторовны звенела едва сдерживаемая ярость. — Жаль только, что вы, Маргарита Михайловна, потратили столько моего времени зря. Семён Михайлович, — поднявшись, она обернулась к повару, — что у вас?
— Мне не к спеху, — сказал повар, махнув рукой, — не буду вас задерживать.
