Альфред Ван Вогт - Лунный зверь
— Слишком плохо, — начал Девлин, — что человек с такими талантами и силой духа несколько глуповат. Ни один человек не способен справиться с Большим Олухом. Кроме того, он избегает прямых нападений.
Пендрейк быстро произнес:
— Сейчас самое важное для меня узнать: на скольких людей ты можешь положиться?
— Около сотни. Еще двести до сих пор не определились и могут перейти в наш лагерь — они просто выжидают, куда склонится чаша весов. Так что остается двести человек, настроенных против нас, и они могут заставить еще сотню сражаться на их стороне.
— Хватит и этой сотни, — заметил Пендрейк. — Миром управляют небольшие группы людей. Пятьсот решительных людей и двести тысяч идиотов свергли царский режим в России, где жило сто пятьдесят миллионов человек. Гитлер взял власть в свои руки в Германии со сравнительно небольшой армией последователей. Не хочешь выслушать один небольшой совет, Девлин?
— Да?
— Захватите водный источник. Захватите места, которые они охраняют и любой ценой попытайтесь удержать их. Захватите скот! — Пендрейк замолк на несколько секунд, потом продолжил: — Сколько у тебя жен, Девлин?
Тот вздрогнул и покраснел. Наконец он резко бросил:
— Не впутывайте в это дело женщин, Пендрейк. Наши мужчины довольно долго обходились без женщин — так мы можем потерять всех последователей.
— Так сколько же у тебя жен? — снова спросил Пендрейк.
Тот пристально посмотрел на собеседника. Он побледнел, но голос стал еще более резким:
— Большой Олух умен, — признал он. — Когда мы захватили этих немецких женщин, он дал каждому из самых ярых своих противников по две жены.
— Скажи своим людям, — начал Пендрейк, — чтобы каждый выбрал себе одну, ту, что больше нравится, а от второй пусть откажется. Понятно?
Девлин вскочил на ноги.
— Пендрейк, — взревел он, — предупреждаю тебя: не суй свой нос в это дело. Это взрывоопасно.
— Ты идиот, — набросился на него Пендрейк. — Неужели ты не видишь, что с самого начала нужно действовать правильно? Человеческий разум склонен придерживаться определенных привычек. Если эти привычки неправильны — а то, что с этими женщинами обращаются, как с имуществом, заведомо неверно — повторяю: если привычки неправильны, то нельзя просто перестроить сознание. Вам придется разрушить старыйуклад жизни и попытаться жить по-новому… — Он замолчал на несколько секунд. — Кроме того, у твоих людей нет выбора. Вам всем предназначено погибнуть, вот и задумано, чтобы жены ваши удерживали вас от бунта, пока не представится удобный случай покончить с вами. Ты знаешь это, разве не так?
Девлин неохотно кивнул.
— Думаю, что ты прав.
— Можешь в этом не сомневаться, — холодно заметил Пендрейк. — И я могу также прояснить мою позицию: либо игра ведется по моим правилам, либо же я выхожу из игры… — Он быстро встал и хмуро закончил: — И мне жаль тех, кто станет щекотать Большого Олуха, не имея таких мускулов, как у меня. Ну, что скажешь?
Девлин с хмурым видом стоял у двери. Наконец он поднял глаза, и на его лице появилась слабая улыбка.
— Ты победил, Пендрейк. Я ничего не обещаю, но сделаю все от себя зависящее. В сущности мои ребята — парни неплохие… и по крайней мере они теперь будут знать, что их будет вести за собой настоящий мужчина. Но лучше тебе все-таки отправиться к Большому Олуху. Если он что-нибудь задумает выкинуть — закричи погромче.
— Не знаешь, чего ему нужно от меня? — спросил Пендрейк.
— Ни малейшего представления, — услышал ответ Пендрейк.
Когда он был на полпути к частоколу, ему пришло в голову, что он до сих пор так и не узнал, каким образом эти люди Дикого Запада оказались на Луне, и что он забыл спросить у Девлина, хватило ли у обитателей пещеры ума разработать план обороны на тот случай, если немцы решат нанести ответный визит.
Он так быстро переключился на новую непосредственную опасность, что забыл о другой, более серьезной и более отдаленной.
Его молча пропустили через ворота частокола. Через несколько минут Большой Олух выкарабкался из дверей своего дома и выпрямился.
— Не очень-то ты торопишься, — проворчал он.
— Я еще не совсем здоров, — объяснил Пендрейк, — правда, здесь, на Луне, благодаря меньшей силе тяжести я уже в состоянии ходить, хотя на Земле я вообще не смог бы подняться с постели. Да и избиение твоими людьми отнюдь не способствовало моему выздоровлению.
В ответ чудовище что-то проворчало, и Пендрейк осторожно присмотрелся к нему. Они были одни внутри частокола, и ему показалось, словно они отрезаны от всего остального мира.
Внезапно Пендрейк понял, что маленькие глазные щелки существа внимательно изучают его. Большой Олух первым нарушил молчание.
— Я здесь, Пендрейк, давно, очень давно. Когда я впервые прибыл сюда, я был совсем глупым — как эти ребята, но мой разум со временем развился, и теперь я обладаю достаточным здравым смыслом, чтобы беспокоиться насчет вещей, о которых они никогда не будут думать, вроде тех немцев, к примеру.
Большой Олух замолчал и посмотрел на Пендрейка. Тот, помедлив, наконец произнес:
— Вам следует беспокоиться о них, причины для того достаточно весомы.
Большой Олух махнул рукой, похожей на обезьянью лапу, и пожал огромными плечами.
— Я упомянул их просто так, для примера. У меня есть планы, касающиеся этих парней. Я имел в виду другое: когда ты смотришь на меня, думай о личности, чей интеллект не уступает твоему собственному, и не обращай внимания на тело. Хорошо, а?
Пендрейк мигнул. Это предложение оказалось для него таким неожиданным и удивительным, что он поневоле был тронут; в сознании его возникла картина чуткого ума, заключенного в звериноподобном теле. Но потом он вспомнил о пяти женах и еще двух других женщинах, которые покончили с собой. Он спросил, растягивая слова:
— А что еще беспокоит тебя, Большой Олух?
Ему показалось, что, когда он произнес эти тривиальные слова, легкая тень разочарования промелькнула на волосатом лице. Потом Большой Олух произнес:
— Я шел по тропе на Земле и внезапно оказался здесь.
— Да ну! — выдохнул Пендрейк.
В неверии его разум снова вернулся к словам человекообезьяны, и он снова испытал шок. Прошло некоторое время, прежде чем он осознал, что это был ответ на его вопрос, каким образом люди попадали на Луну.
Большой Олух продолжал:
