Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 6
— Дверь не заперта!
— Верно. Потому что время нам сейчас важнее всего прочего.
Он молча проследовал за мной в помещение и молча же наблюдал, как я подготавливаю компьютер к эксплуатации.
Так я и думал: мистер Блэк лег на дно. О нем не было ни строчки. Правда, «Ворюга» продолжал поиски во всех направлениях. Ни об одном из погибших членов нашей семьи сведения тоже еще не поступили. Вероятно, в том месте, где погиб Хинкель, царила полная неразбериха. Да и для сообщения о смерти Энгеля было рановато, даже при условии, что тело его найдено… чего, собственно, быть не могло.
«Смешно было бы ожидать, — подумал я, — что мистер Блэк сам представит отчет о своих подвигах!»
И принялся считывать данные о Гленде. Чем больше я узнавал о ней, тем очевиднее для меня становилась ее причастность к происходящему.
— У тебя не было трудностей с доставкой тела? — спросил я Винкеля.
— Нет, все прошло гладко. Никто меня не заметил.
Снова раздался сигнальный звонок. Я включил экран и увидел Дженкинса.
— Привет. Мы с Винкелем в «Компьютерной». Поднимайся к нам. Только смотри, не споткнись о Ланжа.
Я отсоединился прежде, чем он успел ответить, этот еще один чересчур нервный представитель нашего поколения, и почувствовал на себе пристальный взгляд Винкеля.
— Ты очень изменился, — сказал он. — Очень. Я чувствую, что нам угрожает что-то страшное, хотя не понимаю, что именно… Почему ты не слился с нами, как только вошел сюда?
— Терпение, — ответил я. — Времени у нас в обрез, мы должны расходовать его экономно. Поверь, я скоро вам все объясню.
Он слабо улыбнулся.
— Так ты знаешь, в чем дело?.. Я кивнул:
— Знаю.
Тут появился Дженкинс, красный и запыхавшийся.
— Что случилось? — завопил он с истерическими нотками в голосе.
Винкель схватил его за плечо.
— Успокойся. Кэрэб нам все объяснит. Он знает, что делает.
Дженкинс, дрожащий, взъерошенный, повернулся ко мне.
— Надеюсь, что это так, — сказал он, пытаясь взять себя в руки. — А относительно Пятого крыла ты уже в курсе?
— Что ты хочешь сказать? — спросил я. — Что там стряслось?
— Его больше не существует, — ответил Дженкинс.
Глава 6
Итак, Кендалл Глинн был ее отцом. М-да, факт довольно-таки неожиданный и весьма прискорбный. А главное, тревожный.
Тревожный потому, что я не верил в совпадения. Между прочим, мне (Кэрэбу) вдруг стало стыдно за гнусный поступок Ланжа Старшего. Забавно, что я (Ланж Старший) виновным себя не чувствовал и, будучи убежденным противником насилия, считал, что обошелся с Кендаллом достаточно гуманно, в то время как я (Винтон) просто пристрелил бы эту паршивую овцу при первом удобном случае, пусть даже и испытывая угрызения совести, но… но так все же было бы честнее, с моей (Винтона) точки зрения.
Я прокручивал мысленно всю эту историю, пока открывал дверь в «Кладовую». Дженкинс и Винкель были наверху, в «Хранилище», укладывали останки Ланжа Младшего в холодильник. Хорошо, что им было чем себя занять до прихода Джина. Когда он появится, я соберу всех нас вместе и обрисую положение дел. Кстати, в психологическом плане этим хлюпикам даже полезно повозиться с мертвым телом. Так им будет легче принять мою программу действий.
Это случилось шестнадцать лет назад. Гленда была слишком мала, чтобы помнить все обстоятельства гибели отца, хотя кое-что ей, наверное, известно. Немногое, но, быть может, самое существенное.
Я/мы в те времена обитали в оболочке Ланжа Старшего и пришли к мнению, что Кендалла Глинна пора утихомирить. Он уже во всеуслышание пропагандировал свои крамольные идеи и тем самым привлек к себе наше настороженное внимание.
Будь он менее значительным человеком, я бы не волновался. Но ведь Кендалл был не просто ведущим конструктором, нет, он принадлежал к числу тех творческих личностей, которые появляются раз в несколько столетий, чтобы подтвердить право на существование давно потерявшего всякий смысл слова «гений». Коллеги постарше ему завидовали, молодые им восхищались. Его имя звучало повсеместно — и на транспортерных дорожках, и в лабораториях. Впрочем, слава к Кендаллу пришла, когда ему перевалило за сорок, он к тому времени обзавелся семьей и души не чаял в своей прелестной дочурке. В нем совсем не было заметно признаков мизантропии, каковая зачастую отличает тех, иногда даже выдающихся ученых, кто первые тридцать лет жизни провел в безвестности и непонимании. Для человека, вознамерившегося разрушить устои общества, он держался отнюдь не агрессивно, а напротив, располагал к себе с первого взгляда. Это был последний из известных мне великих революционеров, достойный, разумеется, всяческого уважения, хотя, пребывая в оболочке Ланжа Старшего, я не мог испытывать к нему иных чувств, кроме враждебных. И когда мне стало известно, что он всерьез готовится выступить на Ученом совете и даже заручился изрядным количеством голосов в поддержку своего эксперимента, вот тогда я понял, что медлить больше нельзя. Я решил нанести ему визит под именем Джесса Боргена, старейшего члена Академии наук, и очень хорошо помню тот день, потому что аденома простаты то и дело давала себя знать, пока я добирался до его жилища.
Внешность Кендалла нисколько не соответствовала расхожему представлению о том, как выглядят ученые: все они, дескать, узкоплечие, изможденные и не от мира сего. Нет, он был невысок и коренаст, черты лица, пожалуй, грубоваты, густая грива черных волос, и только виски начинали серебриться. Но самое поразительное в его внешности — конечно, глаза. Из-за очков с толстыми стеклами они казались огромными, возникало впечатление, что от них ничего не скроешь, что они читают ваши самые тайные мысли. В непривычной для себя роли мне было особенно неловко.
Именно от смущения, а вовсе не по причинам физиологического свойства я вынужден был уже в начале нашей беседы извиниться и покинуть его кабинет, где письменный стол был завален звездными атласами, где повернуться было некуда от компьютеров и макетов зданий, в которых, по замыслу Кендалла, должны поселиться люди на планетах, расположенных далеко-далеко от Дома.
Я отлучился в туалет потому, что сразу понял: продолжать разговор бессмысленно. Кендалл действительно способен осуществить то, о чем другие не осмеливались и заикаться.
На мое замечание о том, что на каждой из этих планет людям придется приспосабливаться к окружающей среде, он возразил:
— На восемнадцати планетах среда почти идеально удовлетворяет требованиям! Разве мы не планировали их заселение?
