Ольга Онойко - Море имен
Ясень Лазурин Обережь.
Отец.
Живой.
Жизнь, изменившаяся навсегда. Поиск Предела. Выход к Старице. Хакер Улаан-тайджи, один из лучших в Листве и во всей Росе, не знающий неудач. Лесное изумрудное пламя, тихий переплеск темной воды, лодка-ялик, ждущая в заводи. Небо, затянутое облаками.
«Опять», – Алей сцепил зубы. Финальная ассоциация еще не вспыхнула в мозгу, а он уже понял, к чему идет дело. Совсем недавно он получил подобный ответ на другой вопрос.
Закольцованный мирок Старицы, отрезанный от Реки, – символ недостижимой цели и безнадежного поиска. Не удастся настроить формулу: в выдаче нет релевантного ответа…
«Нет, – упрямо сказал себе Алей. – Я не сдамся. Если нельзя начинать поиск с отца, я начну его с другой точки».
Шишов, Лев Ночин.
Шишова, Весела Искрина.
Вечер, телевизор, звонок в дверь.
И накрыло, как накрывает океанской волной и взрывной волной: Алей болезненно выгнулся, схватился за голову. Точно раскаленная спица пронзила череп – от виска до виска. Свело судорогой мышцы пресса. Началось видение, яркое и страшное, одуряющее, мучительное.
Теперь в нем был звук.
…Ясень, суровый и темный лицом, стоял в коридоре бок о бок с младшим сыном. Иней смотрел на него – преданно, с обожанием, – а он смотрел на двух взрослых, истуканами замерших перед ними.
В комнате орал нелепицы телевизор.
– Вот, значит, как, – тяжело уронил Ясень.
Алей закусил губу: он узнавал голос. Голос нельзя подделать, нельзя, точно нельзя… значит, это папа. На самом деле. Папа вернулся. Папа вернулся живой.
Папа стоял перед мамой и маминым новым мужем.
– Я тебя не виню, Веся, – сказал он. – Мертвых не ждут.
– Ясик, – беззвучно прошептала та. – Ясик…
– Мне здесь места нет, – глухо продолжал он. – Я пойду. Будь счастлива.
– Ясень! – она рванулась вперед и застыла, натолкнувшись на его взгляд. – Ясень, я люблю тебя!
– Ты чужая жена теперь, – возразил он печально, – венчанная. Прости, Веся. Прощай.
– Я твоя жена перед Богом! – выкрикнула она и все же кинулась к нему – как на нож. Схватила за руки, заглянула в холодные черные глаза, отпрянула, помертвев… Ясень не шелохнулся.
– Но сына я заберу, – сказал он. – Пошли, Инька.
Иней с готовностью ухватил рюкзак.
– Погодите-погодите! – очнулся Шишов. – Это что, похищение? Я на вас в суд подам! Вас посадят!
– Я забираю своего сына, – спокойно ответил Ясень.
– Нет, – сказал Шишов с ненавистью. – Вы уходите. Сейчас. Иней остается.
Иней вздрогнул и испуганно уставился на папу, тронул его за рукав. Ясень улыбнулся сыну.
Алей помертвел. «Как же Иньке там было плохо! – с ужасом понял он. – Я и представить не мог. Думал, просто проблемы. Он же готов куда угодно уйти, даже от мамы уйти, только бы уйти… Он и просто из дому сбежать мог бы, наверное… Господи, почему я не понял этого раньше, я бы его раньше забрал. Какой же я идиот!»
– Ну да, конечно, – насмешливо сказал Ясень. – Пошли, Инь, – и распахнул дверь.
– А ну стой! – рявкнул отчим.
Ясень выпихнул Инея за дверь, себе за спину, и встал в проеме, нехорошо улыбаясь.
Алей заскулил, как брошенный щенок. Он узнавал эту улыбку, этот оценивающий взгляд, эту расслабленную позу. Сейчас папа скрестит на груди руки… скрестил. А теперь привалится плечом к косяку. Точно, привалился. «Не на того напал», – говорит его взгляд, весь он как скрученная пружина, и такой силой от него веет, такой он отчаянный и отважный, умелый, опасный противник, что никто не рискнет соперничать с ним…
– И что? – спросил папа, задрав брови.
Высокий, толстый, усатый Шишов надвинулся на Ясеня – и отшатнулся, словно умалившись, спал с лица. Ясень сузил глаза; и в глазах Алея мир дрогнул.
Видение исказилось. Молния взрыла оштукатуренный потолок, песком осыпались стены, дунул ветер и развеял их. Звездное небо распахнулось над головами, ничего не было больше, ничего, только летящие ковыли и ледяная луна над ними да свод созвездий… Перед бедным глупым Шишовым встал узкоглазый идол, мрачный воин-степняк.
Картина мелькнула и скрылась в одно мгновение, но дыхание перехватило и отчаянно заколотилось сердце: неведомое чувство подсказало Алею, что туда, в ковыльную степь, и ему открыта дорога – только шагни…
А Ясень стоял в дверях и смотрел на хозяина дома.
Шишов, крупный, физически сильный человек, рядом с худым и угловатым Обережем был как тюк ваты рядом с винтовкой.
– Господипомилуй… господипомилуй… – шептала Весела.
* * *Алей вынырнул из грезы, как из воды, – воздух кончился в легких. Окатил холодом обыденный, здешний ветер, разноголосица ударила по ушам. Шум колес и гудки машин, пролетающих по далекой магистрали, отголоски дискотечных песен, дыхание остывающего воздуха: приглушенные звуки городской ночи казались нестерпимым грохотом. Степное безмолвие отлетало, как душа – к звездам…
Мать сидела рядом, сгорбившись, сплетя пальцы в замочек у губ, и шептала молитву.
– Мама? – выговорил Алей.
– Алик? – она подняла глаза, и Алей содрогнулся: мама почернела от горя. – Где Иня?
Алей сглотнул.
– Сейчас. Еще секунду.
Мама смиренно кивнула, положив руки на колени. Алей отвел взгляд: невыносимо было видеть ее лицо. Он понимал. Утром этого дня мама плакала от любви к тому, кто десять лет как был мертв, а вечером…
Алей торопливо начал рассуждать, гоня лишние мысли.
«Я увидел, что случилось, очень четко увидел, потому что стоял рядом с мамой и ощущал ее память. Значит, они с папой поссорились… Неважно. Мне нужно увидеть, что было потом! – и он опомнился. – Нет, не увидеть, найти! Блик! Проклятые картинки, они мне сейчас меньше всего нужны! Цепочка, только цепочка, пожалуйста, больше никаких видений!»
Иней Обережь.
Рюкзак.
Дверь.
Знакомая, родная молния хакерской догадки сверкнула позади глаз; Алей встрепенулся. В лихорадке надежды он потянулся за следующим звеном цепочки, едва видным, но по крайней мере точно существующим. «Дверь, – на всякий случай запомнил он. – Это ключевая точка».
Исчезновение, дверь в никуда.
Пустота. Бесконечность.
Вселенная.
Звезды.
Солнце, солнце за вечной пеленой облаков, над поющими соснами, над темной речной водой. Тихо дремлет на зыби зеленая лодка, мягкий мох стелется по корням, пахнет грибами… «Нет! – почти вслух выкрикнул Алей. – Только не это!..» Неимоверным усилием он заставил себя отбросить мысли о Старице и переключиться на реальность.
Ясень Обережь.
Степняк, что явился за данью. Как морской царь из сказки, он забрал самое дорогое.
Море.
Алей судорожно втянул воздух сквозь зубы. По коже подрал мороз. Море было второй ключевой точкой, даже более близкой к истине, чем дверь. «Но при чем тут море? – изумлялся Алей, чувствуя все же некоторое облегчение. – Какое море? Черное, Белое? Мы же в Листве. Или это вообще в переносном смысле?» Одинокое слово влекло за собой слишком много метафор.
