Конни Уиллис - Книга Страшного суда
Теперь ее очередь. Она попыталась сложить руки в молитвенном жесте, но не смогла, и священник помог ей, а потом позабыла слова, и он стал читать с ней хором. «Помилуй меня, отче, ибо я согрешила. Исповедую Господу всемогущему, и тебе, отче, что я согрешила много мыслию, словом и делом. Моя вина».
— Меа culpa, — шептала Киврин. — Меа culpa, mea maxima culpa.
Моя вина, моя вина, моя величайшая вина — но ведь это не так, это просто формулировка в покаянной молитве.
— Каков твой грех? — спросил священник.
— Грех? — непонимающе откликнулась Киврин.
— Да, — подтвердил он мягко, наклоняясь почти к самому ее уху. — Покайся в грехах своих, и Господь дарует тебе прощение, и ты войдешь в царство небесное.
«Я ведь только хотела отправиться в Средневековье. Так старалась, учила языки и уклад, все делала, что велел мистер Дануорти. Я просто хотела стать историком».
Она сглотнула, и горло словно огнем обожгло.
— На мне нет греха.
Священник отпрянул — наверное, рассердившись, что она не хочет исповедаться.
— Надо было слушаться мистера Дануорти. Зря я ушла с места переброски.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus sancti. Amen [12], — произнес священник, ласково и тихо. На лоб легла прохладная, освежающая ладонь.
— Quid quid deliquisti, — бормотал священник. Он едва заметно коснулся ее глаз, ушей, ноздрей — Киврин не чувствовала его пальцев, только прохладные капли елея.
Это уже не исповедание, поняла Киврин. Это соборование. Последнее напутствие.
— Не надо… — выдавила она.
— Не бойся… И, избавив тебя от грехов, да спасет тебя и милостиво облегчит твои страдания. — Огонь, поджаривавший подошвы ее ног, угас.
— Почему вы меня соборуете? — спросила Киврин, но тут же вспомнила, что ее сжигают на костре. «Я умру, и мистер Дануорти не узнает, что со мной сталось».
— Меня зовут Киврин, — сказала она. — Передайте мистеру Дануорти…
— Да увидишь ты лицом к лицу своего Искупителя, — произнес священник (только вместо него опять возник душегуб), — и утешишься созерцанием Бога во веки веков.
— Я умираю, да? — спросила Киврин.
— Бояться нечего, — ответил он и взял ее за руку.
— Не оставляйте меня. — Она сжала его ладонь.
— Не оставлю. — Лицо его терялось в дыму. — Да помилует тебя Всевышний и, отпустив грехи твои, да приведет тебя к жизни вечной.
— Заберите меня, мистер Дануорти, пожалуйста.
Священника заслонило от нее взметнувшееся пламя.
Запись из «Книги Страшного суда» (000806-000882)Domine, mittere digneris sanctum Angelum tuum de caelis, qui custodiat, foveat, p rote gat, visitet, atque defendat omnes habitantes in hoc habitaculo.
(Пауза.)
Exaudi orationim meam et clamor meus ad te veniat [13].
Господи, услышь молитву мою, и вопль мой да придет к тебе!
Глава девятая
— Что такое, Бадри? Что случилось? — спросил Дануорти.
— Холодно, — выдавил Бадри.
Дануорти, нагнувшись, подтянул его одеяло повыше, но оно оказалась тонюсенькое, не толще бумажной больничной пижамы. Еще бы он не мерз.
— Спасибо, — пробормотал Бадри и, выпростав руку из-под одеяла, ухватил ладонь Дануорти, а потом закрыл глаза.
Дануорти тревожно глянул на экран, но там ничего не прояснилось. Температура зависла на тридцати девяти и семи. Рука Бадри пылала жаром даже сквозь перчатку, а ногти обрели непонятный синюшный оттенок. Кожа потемнела, лицо еще сильнее заострилось.
Вошла старшая медсестра, под бумажными одеяниями подозрительно напоминающая миссис Гаддсон.
— Список первичных контактов в таблице, — буркнула она. Неудивительно, что Бадри ее пугается. — «Таб1». — Она показала на клавиатуру под первым экраном слева.
На экране появилась таблица, разбитая на часовые графы. В верхних строчках значился сам Дануорти, Мэри и медсестра с пометкой «СЗК.» в скобках у каждой фамилии, подразумевающей, что они контактировали с больным уже в защитных костюмах.
— Прокрутка, — скомандовал Дануорти, и на экран стали выползать нижние строки, охватывающие прибытие в больницу, поездку на «Скорой», работу над сетью и предыдущие два дня. В понедельник утром Бадри был в Лондоне, налаживал локальную переброску для колледжа Иисуса. В Оксфорд вернулся на метро к полудню.
В половине третьего он пришел к Дануорти и просидел у него до четырех. Дануорти сделал пометки в соответствующей графе. Еще Бадри говорил, что в воскресенье ездил в Лондон, но когда именно, профессор не помнил, поэтому вписал: «Лондон — позвонить в Иисуса, уточнить время».
— Он то в себе, то не в себе, — неодобрительно проворчала сестра. — Это все из-за жара. — Проверив капельницы, она одернула простыни и вышла.
Звук хлопнувшей двери привел Бадри в чувство. Веки затрепетали и открылись.
— Ответь мне на несколько вопросов, пожалуйста. Надо выяснить, с кем ты встречался и разговаривал. Чтобы они тоже не заболели. Поэтому назови, с кем ты виделся.
— Киврин, — ответил Бадри едва слышно, почти шепотом, но крепко сжимая при этом руку Дануорти. — В лаборатории.
— Сегодня утром? А до этого ты ее видел? Вчера?
— Нет.
— Чем ты вчера занимался?
— Проверял сеть, — слабым голосом проговорил Бадри, не выпуская руку Дануорти.
— Весь день?
Он покачал головой, и экраны откликнулись электронным писком и скачками графиков.
— Я заходил к вам.
— Да, я видел твою записку, — кивнул Дануорти. — А после этого? Виделся с Киврин?
— Киврин, — повторил Бадри. — Перепроверял координаты за Пухальски.
— Там не было ошибок?
— Нет. — Бадри наморщил лоб.
— Точно?
— Точно. Два раза проверил. — Он перевел дыхание. — Запустил внутреннюю проверку и сличение.
У Дануорти отлегло от сердца. Значит, с координатами все в порядке.
— А сдвиг? Какой сдвиг получился?
— Голова… — пробормотал Бадри. — Утром болела. Наверное, перебрал на танцах.
— Каких танцах?
— Устал…
— Каких танцах? — допытывался Дануорти, чувствуя себя инквизитором. — Когда ты ходил на танцы? В понедельник?
— Во вторник. Перебрал. — Бадри уткнулся щекой в подушку.
— Ну, отдохни. — Дануорти осторожно высвободил руку из ладони Бадри. — Поспи.
— Хорошо, что вы пришли. — Бадри снова ухватил Дануорти за руку.
Профессор не стал ее отнимать, он сидел, глядя попеременно то на уснувшего Бадри, то на экран. За окном шел дождь. Стук капель доносился сквозь задернутые шторы.
Дануорти только теперь осознал, насколько серьезно болен Бадри. В своем беспокойстве о Киврин он совсем забыл про оператора. Зря, наверное, он сердится на Монтойю и остальных. Озабоченные собственными проблемами, все видят в болезни Бадри только досадное недоразумение, не давая себе труда задуматься, чем это на самом деле чревато. Даже Мэри, упомянув, что Балкли-Джонсон может понадобиться под лазарет, не разъяснила подлинные перспективы. Бадри лежит с температурой тридцать девять и семь, несмотря на своевременно проведенный антивирусный курс.
