Кир Булычев - Операция «Гадюка»
Я все время был настороже. Порейко играл со мной. Конечно же, он не должен был допускать до себя невесть откуда заявившегося человека, даже доверять ему машину. В то же время именно подозрительность Порейки и заставила его не отпускать меня ни на шаг. Ладно, посмотрим, кто кого перехитрит.
Перекусили мы в «Синем ветре», скромно, с пивом, но без крепких напитков, а я даже и пива не пригубил: такая привычка — за рулем не пить. И никто меня не неволил.
Подавала нам Александра. Я перехватил ее внимательный взгляд, но отвернулся, потому что всей шкурой чувствовал, как Порейко не спускает с меня глаз.
После обеда собрались в штаб-квартире «Союза ветеранов — XX век». Народу собралось человек пятнадцать. Окна не открывали. Курить Порейко не велел.
— Я собрал вас, мальчики, — начал Порейко (сейчас он вытащит расческу и начнет приводить в порядок камуфляж на своей лысине — так и случилось), — чтобы сообщить: в ближайшие два дня город не покидаем. Ждем поступления груза. Важного груза. Понадобится ваша физическая сила и дисциплина. Могут быть возражения, не в вакууме живем.
Присутствующие согласились коллективным мычанием, в чем я принял участие.
— Если кто болен или у кого бабушка требует ухода, сообщите мне сразу. У меня каждый человек на счету, так что прогульщиков не потерплю.
Никто не стал отказываться от работы.
Я смог приглядеться к моим новым товарищам. Народ они были тертый, если среди них и были обыкновенные мирные ветераны, то меньшинство. Большей частью они относились к тем неприкаянным душам, рожденным нашими окаянными днями, которые научились убивать и разучились строить. Они осели здесь на какое-то время и тянутся к Порейке и его Союзу, потому что это как бы замена казармы, банды, отряда, группы. Поодиночке такие люди жить и действовать не любят. Они привыкли быть экипажем, группой захвата, отделением.
— А у нас прибавление в семействе, — сказал добродушно Порейко. И мне не понравился его тон. — Вот Юрик, Юрик Старицкий, приехал к нам из матушки-Москвы к своему братану, Аркаше Хромому, вы его знаете, на фабрике работает, известный дерьмократ, агент МВД.
Кто-то кивнул, кто-то прогудел, но без радости — я понял, что здесь те, кто знает Аркадия, большой любви к нему не испытывают.
— Юрик тоже ветеран. Побывал в «горячих точках», добровольно. Правильно я излагаю, Юрик?
— Правильно, — согласился я.
— Скажи товарищам, где и в какие годы ты побывал. А вдруг сослуживец отыщется?
Они рассматривали меня, как новую девицу на танцплощадке. Впрочем, Порейко был прав. Он подозревал меня, он держал меня при себе, полагая, что так легче меня контролировать, он, наконец, созвал свою бригаду, чтобы не потерять шанса меня разоблачить.
Я тоже разглядывал товарищей. Кроме Одноглазого Джо и телохранителя Жоры, знакомых среди них не оказалось.
Я начал не спеша рассказывать, где служил, когда служил — все это проверялось, но проверялось с трудом. Начало — пограничная застава на Дальнем Востоке. Потом попытки ходить матросом на траулере — нет, оттуда у нас в Меховске никого нет. А потом поездка моя в Карабах. И карабахцев не нашлось. На это мы и рассчитывали. И наконец Абхазия, но не просто Абхазия, а горные ущелья, откуда мы выкуривали грузинские заставы. Один парень, приземистый, с ранним брюшком, оказывается, в Абхазии побывал, но в «МС», после меня. А потом я поведал им, как в последние два года подался в Африку и старался отыскать себе кусок хлеба с маслом. Таких здесь не было, мой рассказ, сдержанный, недлинный, вызывал ко мне уважение. Они поверили, что я не вру. И я внушал им, что не вру, насколько хватало сил.
Порейку я не убедил. Но оснований растерзать меня не нашлось.
— Жаль, — сказал он по окончании смотрин, — я так надеялся, что ты найдешь земляка, с которым у костра сидел или в одном окопе ошивался.
— Нет, к сожалению, мне опять не повезло, — согласился я.
— Тогда все свободны, — сказал Порейко. — Совершенно свободны. Кроме того, Юрик, не любишь ты чистить мою тачку, а учти, что от ее состояния зависит мой авторитет. Сегодня вечером встречаем важных гостей, и чтобы машина сверкала, как водопад Ниагара.
Он не был лишен образного мышления.
Я спустился вниз, там меня ждали двое из ветеранов, просто так, потрепаться, как там в Москве, что говорят о пенсиях. Поговорили и о простых вещах: как собираюсь жить, где, не делить же квартирку с Аркашкой, у него мать приезжает из деревни — чертов городишко, где нельзя укрыться!
Они предложили было выпить, но я был на службе, так что все разошлись, я постарался запомнить их имена — но имена были такими же стертыми и незначительными, как и их лица. Так, неприкаянный народ, пушечное мясо, правда пока еще живое.
Будет война, она их востребует и уничтожит. А пока они пережидают паузу.
Я протер машину, потом еще разок протер — лучше уж я буду хорошим шофером, пускай Порейко ищет придирки в другом. Мне так даже интереснее.
Шеф вышел через четыре часа, я уж испекся на солнце, к тому же хотелось пить.
Порейко вышел так, как выходят министры, — видно, ему приходилось в жизни занимать, может, и невысокие, но ответственные должности.
— Вы бы сказали, что столько проторчите, — буркнул я, — я бы выкупаться сбегал.
— Я сюда не купаться приезжал, — отрезал шеф. Видно, он никогда не купался, даже не раздевался на свежем воздухе, у него была чиновничья, писарская сероватая кожа.
— Заедем за Александрой, — сказал он, — потом на вокзал.
Я лихо тормознул у «Синего ветра», Порейко гуднул — гудок у нашего зверя был милиционерским.
Потом он закурил.
Александра вышла минут через пять, на ней было дорогое, длиннее, чем ей шло, сиреневое платье, волосы уложены в пучок на затылке — она была благородна до безобразия. Мне захотелось поцеловать пыль у ее ног. Это была опасная женщина, но Порейко об этом вроде бы не догадывался.
На этот раз в машине был только телохранитель Жора. Он выскочил, отворил дверь, привычно — он не впервые открывал ей дверь.
В ответ на мое приветствие Александра чуть кивнула.
— На вокзал? — спросил я.
— Я два раза свои указания не повторяю.
Все же он был неумен. Он позволял гордыне овладеть собой. Он был всего-навсего прапорщиком по интендантской части, а ощущал себя Наполеоном на том самом мосту.
Мы поехали на станцию. Наверное, ее Порейко именовал вокзалом. Впрочем, я был предвзятым — все в том городке называли станцию вокзалом. Этим городок сравнивался с Тверью.
