Дафна Дюморье - Не позже полуночи и другие истории (сборник)
– Не знаю, – отозвалась она слабым голосом. – Кажется.
– Так ступайте же сюда и взгляните.
Шейла заставила себя подойти к раскопкам и заглянуть вглубь. Куча камней, что-то вроде закругленной арки, подобие стены. Нет, после того, что ей подумалось, после пережитого ужаса, ей не по силам изображать восторг.
– Очень интересно, – пролепетала она и вдруг – что было куда хуже, чем если бы ее стошнило, – разрыдалась.
Секунду-другую он в замешательстве смотрел на нее, затем молча взял за руку и, насвистывая сквозь зубы, быстро повел прямиком через лес. Несколько минут спустя деревья расступились, и они оказались на берегу озера.
– Вон там на западе Беллифейн, – сказал он. – Отсюда его не видно. Со стороны острова озеро расширяется к северу, а с той стороны берег весь изрезанный – настоящий слоеный пирог. Зимой прилетают утки и гнездятся в камышах. Но я их не стреляю. А вот летом хожу сюда купаться до завтрака.
Шейла уже оправилась. Он дал ей время прийти в себя, а большего и не требовалось, и она почувствовала к нему благодарность.
– Простите, – сказала она, – но, честно говоря, когда я увидела Майкла с заступом в руках, да еще он сказал что-то про могилу, я решила – настал мой последний час.
Он с удивлением уставился на нее. Потом улыбнулся:
– А вы вовсе не такая стреляная птица, какую из себя изображаете. И вся ваша тертость – сплошной блеф.
– Отчасти, – согласилась она. – Но в такую ситуацию, когда меня выгрузили на острове, где обитает анахорет, я попала впервые. Теперь ясно, почему меня похитили. Вы боитесь, чтобы известия о вашей мегалитической находке не просочились в прессу. Так и быть, я промолчу. Даю вам слово.
Он ответил не сразу. Стоял, поглаживая подбородок.
– Н-да, – сказал он наконец. – Это, право, весьма великодушно с вашей стороны. А теперь знаете, что мы сделаем? Вернемся-ка домой и попросим Боба завернуть нам что-нибудь на ланч, и я покатаю вас по озеру. И даю вам слово, через борт не выкину.
Он безумен только при норд-норд-весте[65], подумала она. А так, если не считать фотографию, вполне в здравом уме. Что же касается фотографии… если бы не это, Шейла тут же ему открылась бы, сказав, кто она и зачем приехала в Беллифейн. Но пока лучше подождать…
Трудно даже представить себе более разительное несходство, думалось ей несколько часов спустя, между тем Ником, каким изобразил его отец – человеком с уязвленным самолюбием, обиженным на весь мир, постоянно озлобленным неудачами, – и этим, который сам вызвался развлечь ее и просто из кожи вон лезет, чтобы сделать ей приятным каждый проведенный в его обществе миг. Двухмоторный катер с небольшой каютой – не то что одышливая моторка, на которой Майкл доставил Шейлу на остров, – ровно скользил по озерной глади, лавируя среди бесконечных отмелей, а Ник, сидя на месте штурвального, указывал то на одну, то на другую достопримечательность на берегу. Далекие холмы на западе, развалины замка, башня, оставшаяся от древнего аббатства. Он ни разу и словом не напомнил ей о цели ее визита, не стал выспрашивать о собственной ее жизни. Сидя бок о бок в каюте, они закусывали вареными яйцами и холодным цыпленком, а Шейле думалось, какое наслаждение такая поездка доставила бы ее отцу, как пришелся бы по душе такой вид отдыха, если бы он до него дожил. Она представила себе, как они с Ником сидят вдвоем, болтая, перебрасываясь морскими словечками и, сколь это ни забавно, распуская перед ней свои павлиньи хвосты. А вот мама – другое дело. Она всем только испортила бы удовольствие.
– Знаете, – вдруг сказала Шейла в порыве откровенности, вызванной глотком виски, выпитым до «Гиннесса», – тот капитан Ник, которого я себе нарисовала, ничуточки на вас не похож.
– А что вы себе нарисовали?
– Ну раз мне сказали, что вы анахорет, я вообразила себе старца, живущего в замке в окружении преданной челяди и грозных волкодавов. Этакий старый хмырь. Угрюмый, резкий, вечно орущий на слуг или же добренький господинчик, любитель розыгрышей и всяких штучек.
Он улыбнулся.
– Я умею быть очень резким, и Бобу часто от меня достается. Что же до розыгрышей… В свое время я ими очень увлекался. Да и сейчас не прочь. Еще пива?
Она покачала головой и, откинувшись, прислонилась спиной к переборке.
– Беда в том, – продолжал он, – что шутки, которые я разыгрывал, обычно доставляли удовольствие только мне одному. Да к тому же вышли из моды. Не думаю, что вот вы, например, сажали когда-нибудь вашему редактору в письменный стол выводок белых мышей.
Пожалуй, уборная премьерши сойдет за редакторский письменный стол.
– Белыми мышами мне не случалось баловаться, – заявила она. – А вот дымовую шашку я своему боссу однажды сунула под кровать. И поверьте, он выскочил из нее как ошпаренный.
Все так и было – в Манчестере, и Брюс ей этого так и не простил: авансы, которые он делал, желая закрутить с ней тайный романчик, рассеялись как дым.
– Вот-вот, – сказал он. – Лучшие шутки тешат только нас самих. Но босса вашего, надо думать, вы хорошо шуганули.
– Необходимая самозащита, – сказала она. – Мне совсем не улыбалось ложиться с ним в постель.
Он было прыснул, но сдержался:
– Прошу прощения за нескромный вопрос: вам сильно досаждают ваши редакторы?
Она помолчала, делая вид, что обдумывает ответ.
– Как когда. Есть очень настырные. Но если хочешь сделать карьеру, а я как раз хочу, на этом можно получить повышение. Впрочем, тут все далеко не просто. Я – особа не очень податливая.
– В каком смысле?
– В самом простом: я не раздеваюсь по первому требованию. Нужно, чтобы человек мне нравился. Я вас шокирую?
– Отнюдь. Старому хмырю вроде меня интересно знать, чем дышит нынешняя молодежь.
Она потянулась за сигаретой. На этот раз он не замедлил поднести зажигалку.
– Дело в том, – сказала она (совсем как если бы беседовала с отцом, убедившись, что мама накрепко засела в соседней комнате; только с Ником подобный разговор доставлял ей больше удовольствия), – дело в том, что, на мой взгляд, сексу придают непомерно много значения. Мужчины поднимают вокруг этого дела невообразимый шум – от их воя, право, уже мутит! Некоторые даже впадают в истерику. И единственно ради того, чтобы хвастать снятыми скальпами – этакая игра в краснокожих индейцев. Ничего хорошего я тут не вижу. Правда, мне всего девятнадцать. У меня еще много времени впереди, возможно, я еще дозрею.
– Я не стал бы на это рассчитывать. Девятнадцать – вполне зрелый возраст. Куда более зрелый, чем вы думаете. – Он встал с рундука, перешел на место у штурвала и включил мотор. – Мне доставляет огромное удовольствие, – добавил он, – думать о том, сколько скальпов вы уже сняли и какой вой разносится по всей Флит-стрит. Сочту долгом предостеречь своих друзей-журналистов: им надо быть начеку.
Она взглянула на него в испуге:
– Друзей-журналистов?
Он улыбнулся:
– У меня в прессе есть кой-какие связи. – И, развернув катер, направил его к Овечьему острову.
Так, сказала себе Шейла, значит, не сегодня завтра он проверит, какая я корреспондентка, и установит, что никакие редакторы меня к нему не посылали. Что же касается Дженнифер Блэр, то ему придется перебрать немалое число театральных менеджеров, прежде чем кто-нибудь из них скажет: «А, вы о той блистательной молодой актрисе, которую в Стратфорде[66] пытаются заполучить на будущий сезон?»
Не успела она это подумать, как они уже приближались к его владениям; катер подвалил к причалу у лодочного домика, умело замаскированного густо насаженными деревьями, где их ждал Майкл, и она вспомнила, какой ужас испытала утром, когда тот подвел ее к полураскрытому мегалитическому захоронению, затерянному в глуши лесистого острова.
– Я испортила вам день, – сказала она Нику. – Вы все так увлеченно работали на раскопках. И, верно, продолжали, если бы не я.
– Необязательно. Отдыхать можно по-разному. Могильник никуда не убежит. Есть новости, Майкл?
– Получено несколько радиограмм, сэр. Они ждут вас в доме. Все в порядке.
Как только Ник переступил порог дома, он полностью преобразился: деловитый, подтянутый, сосредоточенный на своих, никак не связанных с нею делах. Даже Шиппи, которая, заслышав голос хозяина, попыталась прыгнуть к нему на руки, тут же оказалась на полу.
– Всем быть в рубке через пять минут, – распорядился он.
– Есть, сэр.
– С вашего разрешения, – повернулся он к Шейле, – я вас покину. Вам придется развлекать себя самой. Книги, радио, телевизор – все в комнате, где мы беседовали вчера. В ближайшие часы я буду занят.
В ближайшие часы… Стрелки стояли на начале седьмого. Он наверняка проканителится со своими делами, какие они ни есть, до девяти, а то и десяти. Обидно! Она рассчитывала совсем на другое – провести вечер у камина в долгой доверительной беседе, когда что только не случается между двумя людьми.