Дмитрий Колосов - Воин
Мидийский военачальник, равно как и половина его отряда, бился конно. Восседая на громадном белом нисейском жеребце, он обрушивал свой меч на головы эллинов с такой силой, что разрубал их до самых плеч, мешая мозг с осколками бронзы. Немало воинов полегло от руки парсийского богатыря, и редко кто из эллинов отважился уже подступиться к нему. Тогда это сделал сам Аримнест, муж бывалый и искушенный в битвах. Отбросив копье, которое, как посчитал спартиат, делало схватку неравной, он напал на парса с мечом в руке. Клинки скрестились, со звоном отпрыгнули в разные стороны и устремились друг к другу вновь. Удары Мардония были сильнее, ведь он наносил их сверху, зато спартиату было сподручно поразить противника в живот или в незащищенное броней бедро. Что и случилось. Уловив момент, Аримнест парировал щитом удар Мардония и тут же вонзил свой ксифос в левое бедро парса. Мардоний вскрикнул от боли и ярости, но даже не подумал о том, чтобы выйти из боя. Он обрушил на лакедемонянина несколько ударов, столь могучих, что окованный бронзой щит не выдержал и развалился надвое. Ошеломленный подобным натиском Аримнест попятился, споткнулся и упал. Мардоний направил своего коня на спартиата, полагая, что тот немедленно вскочит с земли и тогда парс добьет его ударом в голову. Однако судьба распорядилась иначе. Должно быть, боги здорово помогали Аримнесту в этот день, потому что падая он внезапно ощутил под рукой оброненное кем-то копье. Не мешкая ни мгновения спартиат выставил его навстречу всаднику. Великолепный скакун Мардония со всего маху напоролся на острие, и, взвившись на дыбы, рухнул, подминая под себя седока. Аримнест не замедлил воспользоваться этим. Не успел Мардоний подняться, как спартиат оказался рядом и поразил вельможу двумя ударами в голову. Однако парс был еще жив. Шатаясь, с лицом залитым кровью, он вернул лакедемонянину один удар, разрубив ему левую руку, и лишь потом упал навзничь, судорожно хватаясь за пронзивший его грудь меч. И последней мыслью Мардония было: «Почему не подходит Артабаз?!»
Так умер Мардоний. Едва среди воинов разнеслось известие о его смерти, как началась паника. Большая часть варваров прекратила бой и бросилась бежать. Сражались лишь телохранители Мардония, бессмертные, да массагеты. Но они не смогли сдержать натиск победоносной фаланги. Как только гоплиты смяли их, бегство стало всеобщим. Битва была проиграна, началась агония.
* * *Афинянам в этот день пришлось также несладко. Если тринадцать тысяч спартиатов, периэков и тегейцев, возглавляемые Павсанием, приняли на себя удар основных сил варваров, то на долю восьмисот афинян во главе с Аристидом пришлись эллины, союзники мидян — беотийцы, малийцы, фессалийцы, а также фокидцы из числа переметнувшихся на сторону Ксеркса. Их было много больше, чем афинян, и дрались они упорно. Особенно отчаянно сражались фиванцы, понимавшие, что в случае поражения их ожидает жестокая расплата. Среди них был и бестарх Леонтиад, чье лицо обезображивало багровое клеймо раба. Великолепно вооруженные, прекрасно обученные, фиванские гоплиты теснили фалангу афинян до тех пор, пока не прижали ее к густым колючим зарослям дикого шиповника. И быть бы афинянам разбитым и плененным, да пришло в этот миг известие о гибели Мардония и о бегстве великого войска. Услышав об этом, фессалийцы, фокидцы и малийцы прекратили битву и устремились к струящемуся неподалеку Асопу, оставив фиванцев один на один с афинянами и подоспевшими к ним на помощь эгинцами. Силы врагов удвоились, и теперь на каждого фиванца приходилось по четыре неприятельских воина. Однако потомки Кадма бились подобно львам. Вот если бы такая же отвага кипела в их сердцах в славные дни Фермопил! Но тогда был не их день, их день наступил сегодня. Поражая наседающих врагов копьями и мечами, фиванцы пятились назад и один за другим падали на землю. Вот их осталось сто, пятьдесят, всего десять. И первым среди десяти бился Леонтиад. Окровавленный меч беотарха сразил очередного афинянина с изнеженным и порочным лицом. Тот рухнул, схватившись руками за разрубленный живот. Гоплит, бившийся рядом с погибшим, издал страшный крик и бросился на фиванца. Он ударил Леонтиада копьем в незащищенный щитом правый бок и, выпустив древко, зачем-то схватил беотарха руками. Леонтиад воспользовался этим и последним, уже конвульсивным движением поразил врага в горло. Они умерли мгновенно, сжимая друг друга в оцепенелых объятиях — Леонтиад, беотарх из Фив, и Лиофар, афинский горшечник.
Триста гоплитов, вся фиванская дружина, полегли на поле битвы.
Триста, они уничтожили более полусотни афинян, пятьдесят тысяч парсов смогли умертвить лишь сотню пелопоннесцев.
Триста, они подняли свой меч против родины и потому им не воздвигли памятника, а память о них осталась лишь в сухих строках логографов[245].
Их было тоже триста.
* * *— Славно бегут, — тихо, чтобы не слышал Артабаз, прошептала Таллия. Нежные, словно лепестки роз, губы шевельнулись в едва заметной улыбке.
Девушка и вельможа стояли на краю обрывистого склона стадиях в пяти от парсийского лагеря и наблюдали за тем, что происходит на равнине под ними. Позади, держа на поводу лошадей, расположились десять телохранителей-секироносцев, а за ближайшим, поросшим колючим кустарнике, холмом прятались полки фригийцев, мидийцев и пять тысяч вооруженных узкими мечами каласириев.
— Хорошо бегут! — сказала Таллия во весь голос и с усмешкой взглянула на Артабаза. Тот был мрачен. Собрав на лбу жесткие складки, он молча наблюдал за тем, как бегущие в полном беспорядке парсы переходят через обмелевший Асоп и ищут убежища в лагере. Они еще могли спастись, если бы с оружием в руках стали на вал и преградили путь преследующим их врагам. Предвидя возможные неприятности, Мардоний позаботился о том, чтобы превратить свой стан в отлично укрепленную крепость. Ров, трехметровый вал и частокол из заостренных кольев служили серьезной преградой для любого врага. Но парсы уже не были воинами, способными сражаться и побеждать. Начисто лишившиеся мужества, они думали лишь о бегстве. Хлеща плетьми взмыленных лошадей, мчались всадники, растерявшие свою кичливость и былой лоск. Халаты их были изодраны, доспехи иссечены, многие потеряли щиты и шлемы. Здесь же, словно бесчисленные полчища муравьев, бежали пешие воины, ради облегчения ног бросавшие щиты, мечи и даже доспехи. Они уже не были войском, а лишь трусливым сбродом, а через несколько мгновений им предстояло умереть или стать рабами эллинов, которые блестящим потоком спускались с холмов и устремлялись вслед за бегущими.
