Кирилл Берендеев - Ежедневник на этот год
Каждый вправе пожаловаться на неправедное, по его предположению, распределение ролей на ярмарке житейской суеты; для того существует, считающая себя столь же всемогущей, всезнающей и всеведущей Церковь. Но можно, минуя апологетов ее, вознести свое недовольство Всевышнему лично, отгородясь от мира печалью и скорбью. Никто не знает, услышит ли он в обоих случаях глас страждущего и решится ли вмешаться в перепутанную как плохо смотанный клубок ниток человеческую судьбу. Он может попросту не успеть что для бессмертного год, десятилетие, - ситуация изменится, и из тех же уст послышатся новые мольбы и просьбы; порою подобные перемены случаются столь часто и непредсказуемо....
Жизнь тем и удивительна как своими парадоксами: иной раз она напоминает комедию Аристофана, иной - трагедию Софокла, где неизменная вышколенность грядущего не дает усомниться в самых безумных прогнозах, изрекаемыми устами Хора. Порою же так хочется зачеркнуть лишние фразы, лишние письмена в жизненном ежедневнике, предшествующих тому самому грядущему, так хочется уйти в новое, полностью очистившись, соскребя ногтями с кожи старое, ведь, если получится, и не останется ни пятнышка.... Но кто бы мог предположить, что старое всегда стоит за порогом и иной раз просто меняет обличье, чтобы не изменить человеку.
Вчера она плакала по ушедшему в небытие мужу, сегодня вечером она пришла ко мне в спальню, готовая, ждущая, жаждущая. Разве она могла знать все происшедшее со мной и с ее супругом, разве она могла предположить, что бывший муж и нынешний любовник окажутся связаны узами, которые не в силах разорвать даже могила. И пока печать молчания лежит на моих устах, и пока следователь вызывает свидетелей и пытается сопоставить одно с другим, и у него то получается одна партия, то вырисовывается другая - она ничего не знает, она считает себя счастливой (она говорила мне об этом утром, проснувшись на моей кровати и улыбаясь мне своей удивительной улыбкой) она свободна ото всего и ото всех. Даже от того, кого пустила в дом и с кем провела ночь в одной постели. Ее разговор - лишь о том, что будет с ней завтра, послезавтра, через год. С ней, именно с ней, редкое упоминание сводится лишь к фразе: "как хорошо, что ты вовремя пришел". Тамара Игоревна хотела позабыть, и я, появившись, подарил ей жалкую улыбку этого шанса.
Что же до Наташи, то она восприняла подобный поворот дел как нечто неизбежное; между ней и Тамарой Игоревной установились отношения, позволяющие каждой из них совершать собственные ошибки и не обнаруживать их до тех пор, пока не придется платить по счетам. Насколько давно ли это произошло, не знаю, быть может, что сразу после смерти Марата Глушенко. Если те полуфразы, брошенные вскользь слова о нем хотя бы наполовину оказывались бы правдой, то нет ничего удивительного в том, как встретила известие о гибели мужа его жена и дочь. Я слышал, как плакала Тамара Игоревна, возможно, она и в самом деле вспоминала о покойном, но за все время пребывания в доме, я не услышал ни одного печального вздоха от Наташи. И в тоже время я не могу, не вправе винить ее или мать в холодности и бездушии.
Их странный на первый взгляд союз, согласие было порождено, несомненно, действием, или, напротив, бездействием самого Глушенко, когда мать была единственным человеком, кто играл в жизни дочери хоть какую-то роль. Как я понимаю, отец - все же странно называть этого человека отцом, но, тем не менее, - он не часто баловал семью своим присутствием; и это отсутствие его было для остальных членов семьи в некотором роде благодатью, дарующей каждой определенную свободу действий. Ныне же, когда всякое упоминание о нем будет постепенно забываться, свобода эта, если дозволено так выразиться, стала обретать более конкретные черты. В лице заводимых любовников обеими в том числе. Я не знаю, сколько места и времени занимает Антон в Наташином сердце, быть может, много; теперь больше, чем до моего знакомства с Тамарой Игоревной, как кажется. Я могу сказать, что в определенном смысле мать пошла по стопам дочери. И, пользуясь неоспоримым правом хозяйки, пригласила нового знакомого в дом и разделила с ним постель. Что же до возражений, то здесь они не более уместны, чем в любой иной ситуации; мне думается, Тамара Игоревна просто попыталась решить проблему, долгое время ее мучившую и оттого бросившую едва ли не в объятия первого встречного. Ей просто необходимо забыть все: свою прошлую жизнь, своего мужа, свои страхи и невзгоды. Кажется, он у нее был первый, если так, тем более. Мне же... право, я не знаю, чего же я жду от этой связи.
Я немножко восхищаюсь и немножко боюсь ее, примерно в равных пропорциях. Тамара Игоревна действует на меня подчас гипнотически, я и предположить не мог, - как ни покажется странным, - что на третий день моего пребывания в этом доме окажусь в ее объятиях на всю ночь.
Если поворошить прошлое, то подобного со мной не случалось - я имею в виду любовную связь - немало мет, с тех пор как... но это не тот эпизод, о котором стоит вспоминать сегодня, сейчас, после происшедших событий.
Случившееся тем вечером до банальности просто и обыденно. Когда я лег в постель и собирался выключить ночничок у изголовья, дверь в комнату распахнулась и закрылась вновь столь же быстро, пропустив внутрь Тамару Игоревну. Она молча подошла к кровати, полы ее халата распахивались при каждом движении, обнажая великолепные, точеные ноги хозяйки дома, и произнесла фразу никак не вязавшуюся с ее появлением.
- На улице идет дождь. Сильный дождь.
Она присела на кровать, я протянул к ней руку, но Тамара Игоревна тотчас же отстранилась, поднявшись, сбросила халат на ковер и, дав секунды три времени на то, чтобы я полюбовался издали обнаженным телом, выключила ночник. После чего она оказалась подле меня.
Наташа была дома в тот день, не знаю, слышала ли она наши вздохи и вскрики - в самые напряженные минуты Тамара Игоревна зажимала мне рот рукою - комнатка ее находилась не так далеко, на первом этаже, почти под моей; может и нет, но на следующее утро она не проронила ни слова о прошедшей ночи, лишь многозначительно поглядывая на нас за завтраком. Хотя мы довольно припозднились и встали в начале одиннадцатого, когда девушка была уже на ногах....
Завтрак прошел в безмолвии, Тамара Игоревна не сводила встревоженных вопрошающих глаз с дочери, я же сидел, уткнувшись в тарелку, любой ценой стараясь не вмешиваться в бессловесный диалог между ними. Все закончилось тем, что Наташа, не допив кофе, подбежала к внезапно затрезвонившему телефону, - попросили Тамару Игоревну, - она встала, окинула взглядом комнату и величественно вышла в коридор ко второму аппарату. Наташа в столовую не возвратилась, я остался наедине со своими чувствами и переживаниями, переполняемый радостью и давившим точно свинцовая кольчуга страхом.
