Дмитрий Изосимов - Метагалактика 1993 № 4
— Что с тобой? — спросил я его.
— Станция говорит: молчи, Казик, нехорошо тайны выдавать землянину.
Казик огорченно вздохнул и потрогал пунцовые щеки ладошками. Я спросил:
— Она выговаривает тебе?
— Да, немножко, на я ее не слушаю.
— Ты когда-нибудь видел Станцию?
— Нет — ее никто не видел.
Мне стало очень любопытно и я по приятельски обнял малыша за плечи и тихо спросил:
— А мои мысли она видит?
— Конечно.
— Она докладывает кому-нибудь?
— Нет.
— А если я задумал погубить Центавр?
— Все равно.
И тут в моей голове появился результат одной биохимической реакции и я едва не вскрикнул от удивления:
— Значит: Станция знала, что магматики готовят удар по ней?
— Знала.
— И не защитила себя?
— У нее нет защиты.
— Но мне говорили, что магматики сбежали в далекую Вселенную — они боялись мести?
Мальчик значительно поднял вверх палец.
— Они боялись Орнеллу.
— Но ведь ее не было.
— Она всегда была.
Я хотел о многом спросить Казика, но в это время на дверях загорелись слова «Путь свободен». Казик радостно взвизгнул и вцепился руками в полукруглый штурвал. Створки двери медленно разошлись в стороны и наш банджо стремительно сорвался с места и с ревом провалился куда-то в темноту, где иногда мелькали огни.
Внезапно перед нами появилась белая стена. Казик рванул на себя штурвал и самолет, дико завывая, устремился вверх — огромная тяжесть придавила меня к сиденью.
Белая стена бесконечной лентой тянулась перед нами, однако вскоре я заметил впереди вторую стену, которая под прямым углом медленно подошла к первой и перекрыла нам дорогу, но Казик не отвернул самолет. Я схватил малыша за плечо.
— Казик, ты видишь?
— Вижу, — спокойно откликнулся он и, видимо из упрямства направил самолет в угол стен.
— Казик, зачем ты это делаешь?
— Мне так нравится, — хладнокровно сказал малыш.
Я возмущенный потянулся к штурвалу, но между мной и Казиком появилась прозрачная перегородка и я вынужден был пассивно наблюдать за дальнейшим.
До угла оставалось не более сотни метров, когда стены чуть разошлись, образовав щель шириной метра в три. Мы проскочили в нее.
Но это было только начало.
Самолет вращался, падал, поднимался вверх, ориентируясь на мелькающие в темноте огни. Все крутилось перед моими глазами и я облегченно вздохнул, когда наконец мы снова оказались в детской комнате.
У Казика на глазах блестели слезы, он всхлипнул и, задыхаясь прошептал:
— Опять… опять…
Глава шестая
Спустя минут двадцать я был на берегу моря на белом пустынном пляже и, сняв кроссовки и сафари, неторопливо шагал по мелководью. За спиной остался шумный город с непонятной для меня жизнью; мне хотелось уйти подальше, чтобы досадить Орнелле — пускай поищет и позлится. И в то же время я хотел в одиночестве подумать над тем, что узнал за сегодняшний день с того момента, когда покинул плато Гизе — ведь я человек очень рассудительный, хотя многие утверждают, что это не так. Но едва в моей голове начали возникать события дня, как я услышал девичий смех и визг и увидел в море группу девушек, что плыли в мою сторону. А рядом на пляже стояли совершенно обнаженные парни и ловко перекидывали друг другу мяч. Среди них я заметил того незнакомца, которому я почему-то не понравился в доме Гасана. Он тоже заметил меня и, опустив глаза на мои плавки, с иронией сказал товарищу:
— Интересная сумка, не правда ли, Бен?
— Да, Гордон, ничего подобного не видел в жизни.
— Любопытно — что он прячет в ней?
Я покраснел от ярости и, показывая пальцем на Гордона, закричал:
— Эй ты! Да, ты, прячущийся за спинами своих товарищей, выйди сюда!
И я швырнул прямо перед собой сафари и кроссовки.
Гордон, который стоял ко мне ближе всех шагнул ко мне и с холодной улыбкой на бледном лице, влепил мне такую затрещину, что я кубарем улетел на песок. Я быстро вскочил на ноги… но снова получил затрещину и снова распластался на песке и, чувствуя, как в глазах рябит от черно-белых кругов, я поймал боковым зрением линию горизонта и начал медленно подниматься на ноги. Мимо меня как свежий порыв ветра мелькнула девушка и когда я разогнулся, то с удивлением увидел как она молниеносным ударом сбила Гордона с ног, и тот, не принимая боя и не вставая на ноги, отполз назад. Я крикнул ему:
— Ха, ха!
Он посмотрел в мою сторону и вполне по-землянски зловеще сказал:
— Ладно.
Потом поднялся на ноги, парни ушли, а девушка ковырнулась ко мне и с укоризной покачала головой.
— Землянин, ну что вы такой слабенький?
И только теперь я обратил внимание на то, что девушки были голые и кажется не замечали этого — однако отсутствие одежды на их телах меня не напугало и не смутило. Я подошел к той девушке, которая сразила Гордона и сказал: «Спасибо».
Девушка зарумянилась.
— Ну что вы, — ответила она смущенно, — на моем месте так поступила бы каждая.
— Можно я вас поцелую?
— Пожалуйста.
Но когда я обнял и поцеловал ее, она удивленно воскликнула и толкнула меня в грудь.
— Землянин, ты смеешься надо мной!
— Нет-нет, я вполне серьезно.
Девушки обступили меня со всех сторон и с любопытством начали рассматривать, трогать руками. Это не понравилось Люси — той, которую я поцеловал. Она взяла меня за руку и мы отошли от группы. И тут милая центаврийка, глянув в ту сторону, куда только что ушли парни, сказала мне любопытную новость:
— Гордон несколько раз предлагал Орнелле условный брак, но она отказалась.
Девушка выразительно посмотрела на меня, словно на что-то намекая, но я ничего не понял и спросил ее:
— А что значит условный брак?
Люси пожала плечами.
— Я сама толком не знаю, почему дружбу называют условным браком, наверное потому, что молодые живут в одном доме.
— А как вы получаете от Станции детей и где ваш инкубатор?
— Я не знаю, потому что никогда не думала об этом, но мужчины получают уже готовенького ребенка, который может ходить.
Я едва не рассмеялся от фразы «готовенького ребенка» и чтобы на лице не появилась улыбка, которая могла бы оскорбить Люси, я скривил лицо болезненной гримасой. Центаврийка озабоченно потрогала мою голову.
— Бедненький землянин, у тебя болит голова?
— Да, очень болит, но перестанет болеть, если я поцелую тебя.
— Ну хорошо, поцелуй.
Но я не успел это сделать, потому что на поляну, где я стоял с Люси выехали на конях Орнелла и Циркон. Орнелла держала в руке повод третьего коня и удивленно рассматривала нас. Люси покраснела и опустила голову. Мне тоже стало не по себе, хотя вообще-то я не чувствовал себя виноватым в чем-либо.
