Александр Чуманов - Иван родил девчонку
Начитанный Пузиков быстро понял, что его, скорее всего, несут, имея целью накормить голодных птенцов, и приуныл. Даже, пожалуй, впал отчаяние. Он, честно говоря, за время полета несколько раз всплакнул и простился с жизнью.
Ему так хотелось курить, что он взял да и закурил, еще больше холодея от мысли, что птице это вряд ли понравится и она бросит его с этой верхотуры. Птице и в самом деле очень не понравилось, но она стерпела и лишь недовольно покрутила головой. Из чего Пузиков заключил, что птенцы, похоже, здорово проголодались.
Наконец полет закончился. Птица опустилась в диких, неприступных скалах возле большой и, можно сказать, удобной пещеры. И Пузиков догадался, что это и есть гнездо. Сердце старшего экономиста обреченно заныло, однако никаких птенцов в пещере не оказалось. Пузиков мешком рухнул на сухую подстилку, силы его окончательно иссякли, и он мгновенно заснул.
Утром Пузиков обнаружил, что спит, притулившись к теплому боку своего врага. И вскочил, как ужаленный. Птица тоже встала. Она что-то проворковала громким басом, глядя на Пузикова ласковым желтым глазом, захлопала крыльями, подняв тучу пыли, чуть не свалив пленника с ног, и улетела куда-то.
Пузиков решил смыться. Но очень скоро убедился, что убежать невозможно. Он вернулся в пещеру и долго неподвижно лежал, глядя в каменный потолок не мигая. Мыслей в голове не было никаких.
Его вернуло к действительности хлопанье могучих крыльев на карнизе. Но когда орел — я забыл сказать, что Пузиков называл птицу орлом, — когда орел появился у входа в жилище, старший экономист даже не пошевелился. Настолько сильным было его отчаяние.
Пузиков вздрогнул и сел, пугливо отодвигаясь, когда что-то влажное ткнулось ему в лицо. Он утерся и только тогда увидел в клюве птицы ягненка. И радостная догадка кольнула голову старшего экономиста. Он понял, что орел принес добычу ему и никаких, стало быть, птенцов, подруг жизни, голодных родственников и прочих людоедов не будет! И опять же незачем описывать те радостные чувства, которые забурлили в душе хлебнувшего горя человека.
Пузиков зажег клочок подстилки — спички у него были и еще сигарет несколько штук оставалось, — зажарил несколько кусков молодой баранины и съел их без соли вместе с налипшей золой. Один маленький кусочек, правда, протянул орлу из вежливости. Орел из вежливости проглотил грязное мясо.
Так они и зажили вдвоем и со временем здорово сдружились. Орел научился хорошо говорить по-человечески, Пузиков со временем стал издавать орлиный клекот еще лучше самого орла.
Сигареты давно кончились, спички тоже. Брезгливый язвенник Пузиков пристрастился к сырому мясу, забыл болячки, стал стройным и румяным. А орел почему-то, напротив, отведав жаркого однажды, стал кушать мало и без аппетита. Долгими холодными вечерами, прижавшись друг у другу, чтобы согреться, друзья вспоминали свою прежнюю, жизнь с самого детства. Пузиков рассказывал про то, как играл в детстве в «чику» и был очень удачлив, как потом это мальчишеское увлечение привело его в старшие экономисты, припоминал старые студенческие анекдоты, такие старые, что ни один человек их и слушать не станет. Распаляясь и брызгая слюной, Пузиков рассказывал про свою полузабытую Нину и других женщин. Насчет других женщин Пузиков, конечно, врал, но орел был неискушен в сердечных делах и доверчив, он восхищенно щелкал клювом, и его желтые глаза завистливо горели.
— Главное в жизни — воля, — веско говорил орел. Он был гордым от природы и старался не подавать вида. — Тэбэ, Пузыков, здорово повэзло, когда ты мэна встрэтыл.
У орла был явный кавказский акцент, присущий, очевидно, всем горцам. Он рассказывал старшему экономисту о том, как прекрасно парить в восходящих потоках воздуха, какие красоты открываются с высоты, какие хорошие парни эти чабаны, у которых ничего не стоит утащить ягненка-другого. Возможно, орел относился бы к чабанам несколько иначе, если бы знал, сколько они баранины на него списывают. Но орел этого, понятно, не знал.
Между тем у Пузикова стала сильно чесаться спина между лопатками. Он забеспокоился, не завелись ли блохи, но когда снял рубаху и попытался рассмотреть собственную спину, то увидел, что там проклюнулись маленькие крылышки. Сперва Пузиков, конечно, здорово перепугался, но когда хорошенько взвесил все открывающиеся перед ним в связи с этим перспективы, то успокоился. А потом даже и обрадовался.
И настал день, когда крылья окрепли, покрылись твердыми водоотталкивающими перьями, налились силой.
— Будэшь лэтать! — сказал коротко орел.
Старший экономист завизжал и судорожно уцепился за карниз. Но орел бесцеремонно спихнул его в пропасть.
Летать Пузикову понравилось необычайно… Он летал бы день и ночь, но орел велел ему повышать мастерство постепенно. Чтобы не надорваться. Они стали летать на пару. Конечно, аэродинамически Пузиков сильно уступал орлу, но зато энтузиазма у него хватало с избытком. Скоро старший экономист научился воровать ягнят и парить в восходящих потоках воздуха. И впервые в жизни почувствовал себя по-настоящему и стабильно счастливым.
А орел, наоборот, заскучал. Все реже и реже он вылетал теперь из пещеры. Целыми днями валялся на подстилке, пустыми глазами глядел в каменный потолок. Он стал сочинять стихи, хотя отродясь не слыхал их и тем более не читал. Учитывая это обстоятельство, я прошу быть не сильно принципиальными в оценке. Стихи рождались такие:
Ты мэня полюбишь,
я тэбя не буду.
Ты мэня разлюбишь,
я тэбя забуду.
Или:
Любовь сразу никак не замэтишь,
лишь со врэмэнэм скажешь «люблю».
А когда от любимой уедэшь,
тогда чувства провэришь вовсю.
Орел стал капризным, когда Пузиков приносил пищу, ворчал, требовал соли, хлеба, перчику. Говорил, что у него плохой стул от сырого мяса. И однажды он сказал грустно:
— Я устал и хочу домой.
Напрасно Пузиков отговаривал его, пугал Ниной, начальством, бензиновой вонью, пылью, очередями и службой быта.
— Главное в жизни — воля, — вразумлял старший экономист орла. Но все было впустую.
— Ну и черт с тобой. Я остаюсь, — сказал на конец Пузиков устало. И махнул рукой. В смысле — крылом.
Орел улетел.
— Здравствуй, Нина, — сказал орел, дрожа от страха, — это я, твой Пузик, вернулся!
— Да? — сказала с сомнением Нина. — Ну, заходи… Куда, куда прешься в башмаках на ковер! заорала она без всякого перехода. Орел вздрогнул и втянул голову в плечи.
Некоторое время у него еще были крылья. Но перышки очень скоро общипали. Нина и начальство. Да еще другие желающие. Стало не до стихов. Теперь бывшими крыльями орел по субботам хлопает во дворе половики. Осталась только способность глядеть на солнце не щурясь. Но орел на солнце не смотрит, потому что чего он там не видал? А Пузиков летает. И глядит на солнце не щурясь. Пролетая над городом, он спускается пониже, чтобы услышать, как люди говорят про него:
