Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде
Портленд–Сиэтл.
Обычный рейс из города роз и коричневых песчаников почти к границе с Канадой.
Шеббс поднялся в самолет последним и устроился в хвосте в пустом ряду под иллюминатором. На пустующее кресло рядом он положил довольно тяжелый кожаный чемоданчик. Разумеется, он успел пересчитать пассажиров — сорок три человека, и он знал, что экипаж “Боинга-727” состоит из шести человек.
Сразу после взлета Шеббс подозвал стюардессу.
Ее звали Флоранс — белокурая, длинноногая, память у нее оказалась отменная. Позже она подробно описала аккуратный костюм Шеббса, высокие шнурованные ботинки, какую‑то его незамысловатость. Она сперва так и подумала: недотепа и неудачник, но он уверенно поманил Флоранс к себе и, невыразительно улыбнувшись, сунул в руку тонкий конверт.
Флоранс улыбнулась. Она привыкла к поклонникам. Она знала, как много желающих пофлиртовать на большой высоте. Но Шеббс покачал головой. Он читал ее мысли. “Мисс, — сказал он негромко. — Прочтите мою записку и передайте ее пилотам”.
Флоранс раскрыла конверт.
“Уменя в чемоданчике бомба. Есть условия”.
“Вы шутите”, — улыбнулась Флоранс, но Шеббс приоткрыл кожаный чемоданчик, и стюардесса увидела сложное устройство из проводов, массивных цилиндров и батарей. Почти все было выполнено из пластмассы.
Флоранс медленно пошла по длинному проходу салона.
Она была так растеряна, что уронила конверт. Его подобрала вторая стюардесса — Тина. Именно она доставила записку Шеббса командиру экипажа капитану Скотту. Через Тину капитан Скотт выяснил, что Шеббс требует за жизнь пассажиров и за самолет выкуп в 200 000 долларов, а также четыре парашюта — два нагрудных и два заплечных. Доналд Найроп, президент “Нортуэст эр–лайнз”, с которым связался капитан Скотт, следуя рекомендациям мгновенно подключившихся к операции сотрудников ФБР, приказал выполнить условия, поставленные Шеббсом.
В Сиэтле на борт доставили деньги и парашюты.
Шеббс отпустил заложников и приказал пилотам лететь в Мексику.
Дотянуть до Мексики без дозаправки “Боинг-727”, конечно, не мог. Капитан Скотт на свой выбор предложил Шеббсу несколько пунктов. Из них террорист, поколебавшись, указал почему‑то на Рино. Тогда кое у кого это вызвало улыбку. Городок Рино известен тем, что там можно быстро и дешево оформить развод. Но Герберт Шеббс не собирался шутить. Его инструкции были очень точны: самолет должен следовать на высоте 10 000 футов с закрылками, опущенными на пятнадцать градусов, что, по его расчетам, должно было снизить полетную скорость до двухсот миль в час. При расследовании такая точность поставила сотрудников ФБР в тупик: где мог узнать подобное человек, никогда не имевший отношения к авиации?
Сразу после взлета в Сиэтле Шеббс открыл люк под фюзеляжем и выпустил кормовой трап. Ледяной воздух хлынул в салон. Шеббс разрешил стюардессам укрыться в кабине пилотов, поэтому никто не видел последующих его действий. Когда “Боинг-727” приземлился в Рино, Шеббса на борту не было. На полу пустого салона валялся один из заплечных парашютов и купол от нагрудного — стропы с него были срезаны.
Разбирая с Джеком Беррименом детали этого дела, мы отдали Шеббсу должное.
Он оказался человеком слова: отпустил пассажиров, не дал замерзнуть стюардессам, оставляя самолет, отключил часовой механизм бомбы. Конечно, он отнял у государства 200 000 долларов, точнее 199 960 (кассир, волнуясь, просчитался на сорок Долларов), но так получилось, что он ими все равно не воспользовался.
Двести солдат в течение месяца прочесывали вероятное место приземления Шеббса, но деньги и Шеббс бесследно пропали. Что же касается его знаний, мы с Беррименом наткнулись на важную деталь: отсиживая свое в Ливенуорте, Герберт Шеббс сдружился с бывшим пилотом, получившим двести тридцать лет за убийство с отягчающими обстоятельствами. Видимо, он и просветил Шеббса насчет скорости, закрылков и кормового трапа, который у “Боинга-727” можно выпустить в воздухе.
Это я и вспомнил, разглядывая человека, сидевшего напротив меня.
Следы, Эл.
Что бы ни происходило, не оставляй следов. Результаты приносят только чистые операции. Не ленись контролировать каждое движение, потому что поражение обессмысливает самую продуманную идею.
Альберт Великий (“Таинство Великого деяния”) в устном пересказе доктора Хэссопа.
Наконец меня отвязали.
— Встань! — приказал Пауль мамалыжнику из Теннесси.
— Если вы хотите проделать со мной то же, что с ним, — криво ухмыльнулся мамалыжник, кивнув на меня, — это не пройдет.
— Вот как? — Пауль оторопел. — Йооп, этот тип отказывается идти.
— Ну так помоги ему!
Все трое находившихся в вагоне малайцев подошли поближе и с интересом уставились на взбунтовавшегося мамалыжника. Фермеры, сидевшие рядом с ним, не отодвинулись, вообще они смотрели на несчастного с сочувствием — мне это понравилось.
Пауль спросил:
— Почему ты отказываешься?
— Я эпилептик, — ответил мамалыжник. Левая бровь его быстро дергалась.
— Вот как? — Пауль был полон темных подозрений. — Тогда иди ты. — Он ткнул пальцем в одного из мормонов, и тот, побледнев, поднялся.
— Чего вы от нас хотите? — спросил я Йоопа.
Ответил опять Пауль:
— Читай газеты.
— Где я их возьму?
— Нам принесут все, что нам потребуется! — Он явно заводил себя.
— Пауль! — крикнул кто‑то из малайцев из тамбура. — Солдаты нам не верят. Роджер приказывает привести еще одного заложника.
— Кого? — Пауль откровенно уставился на меня, но Йооп холодно приказал:
— Эпилептика.
— Иди!
Мамалыжник заплакал.
И я сказал себе: “Вот второй”.
Человек, который называл себя мамалыжником, ничуть меня не трогал. У него, конечно, хорошая ферма, хорошие поля. Его земли всегда окупают затраченный на них труд. Даже на малайцев мамалыжник смотрел как на потенциальных потребителей его кукурузы.
— Триммер, — беспомощно попросил он, оглянувшись. — Помолитесь за меня.
Триммер — коротышка из местных, тощий, длиннолицый, но с мощно выдающейся вперед нижней острой челюстью, глянул на мамалыжника маленькими старческими глазками и кивнул. Он сидел за фермерами, но я хорошо его видел. И он снова кивнул, когда мамалыжник беспомощно произнес:
— Ну я пошел.
Все молчали.
— Если солдаты начнут стрельбу, — хмуро предупредил нас Йооп, не желая слушать наше молчание, — падайте на пол.
А Пауль, раскуривая сигарету, сплюнул:
— Не успеете упасть, ваши проблемы.
