Сэмюэл Дилэни - Далгрен
Ощупывая руками это усыпанное листьями дно, он обрел, наконец, остатки мысли: Орхидея ведь висела у него на поясе. Никогда в жизни не успел бы он протянуть руку и...
— Вы... вы в порядке?
...просунуть огрубевшие пальцы в ремни, застегнуть браслет вокруг своего узловатого запястья...
Кто-то тряс его за плечо. Его рука проделала ямку в слое сырой листвы. Другая была подвешена. Он открыл глаз.
Вечер с такой силой ударил его по виску, что его затошнило.
— Молодой человек, вы в порядке?
Он опять раскрыл глаза. Пульсирующий сумеречный свет сконцентрировался в одной четверти его головы. Он заставил себя приподняться.
Мужчина в голубой сарже, сидевший на корточках, подался назад, упершись в пятки.
— Мистер Фенстер, мне кажется, он в сознании!
На краю просеки невдалеке стоял чернокожий мужчина в спортивной рубашке.
— Вам не кажется, что нам стоит отнести его внутрь? Поглядите на его голову.
— Нет, не кажется. — Чернокожий сунул руки в карманы своих слаксов.
Он тряхнул головой — всего один раз, потому что было действительно больно.
— Молодой человек, на вас напали?
Он сказал:
— Да, — очень хрипло. Кивок придал бы фразе оттенок сомнения, но он не осмелился.
Белый воротничок между отворотами саржи был завязан необычайно тонким шнурком. Белые дужки, под седыми волосами: человек говорил с акцентом, волнительно близким к британскому. Он поднял блокнот. (Газета соскользнула обратно на листья)
— Это ваше?
Еще одно хриплое:
— Да.
— Вы студент? Это же ужасно — люди нападают друг на друга прямо на улице среди бела дня. Ужасно!
— Думаю, нам лучше вернуться внутрь, — сказал чернокожий. — Они будут нас ждать.
— Минуточку! — прозвучало неожиданно веско. Джентльмен помог ему принять сидячее положение. — Мистер Фенстер, я действительно считаю, что мы должны отвести этого несчастного молодого человека внутрь. Уверен, мистер Калкинс возражать не станет. Обстоятельства ведь совершенно исключительные.
Фенстер вытащил темно-коричневые руки из карманов и подошел.
— Боюсь, ничего исключительного. Мы проверили, теперь пора вернуться внутрь.
Неожиданной сильным рывком Фенстер поднял его на ноги. В процессе его правый висок трижды взрывался болью. Он потрогал себя за голову. В волосах запеклась кровь; бакенбарда была пропитана свежей кровью.
— Вы можете стоять? — спросил Фенстер.
— Да. — Слово во рту вязкое, как тесто. — Ох... спасибо за... — он почти что потряс головой, но вспомнил, — ...за мой блокнот.
Человек в галстуке выглядел по-настоящему растерянным. Очень белой рукой, он тронул его за плечо.
— Вы уверены, что в порядке?
— Да, — автоматически. Затем, — Можно мне немного воды?
— Разумеется, — и снова Фенстеру: — Уж верно мы можем пустить его внутрь выпить воды.
— Нет, — ответил Фенстер нетерпеливым отказом, — мы не можем пустить его внутрь выпить воды. — Фраза окончилась сомкнутой челюстью, мелкие мышцы под темной кожей ясно очерчены. — Роджер очень строг. Придется тебе с этим смириться. Пожалуйста, пойдем обратно.
Белокожий мужчина — пятьдесят пять? шестьдесят? — в конце-концов вздохнул.
— Я...
И просто отвернулся.
Фенстер — сорок? сорок пять? — сказал:
— Этот район, юноша, не слишком хорошее место. На вашем месте, я бы вернулся в город как можно скорее. Простите, что все так вышло.
— Все в порядке, — с трудом произнес он. — Я в норме.
— Мне правда очень жаль. — Фенстер заторопился вслед за более старшим джентльменом.
Он смотрел, как они дошли до угла, свернули. Поднял скованную руку, взглянул на ладонь между лезвий. Не поэтому ли они?.. Снова посмотрел в сторону улицы.
Голова непрошено содрогнулась.
Бормоча ругательства, он поднял газету с блокнотом и пошел прочь.
Они, по всей видимости, вернулись через ворота. Ёб твою мать. Ёбанные ублюдки, думал он. Сумерки стали гуще. Он задумался о том, как долго уже находится вдалеке от парка. Четыре или пять часов? Голова просто раскалывалась. И вокруг становилось темнее.
Еще и дождь вроде бы собирается... Но воздух был сухим и безликим.
Южная Брисбейн только-только перешла в Северную, когда он заметил, как в квартале от него трое людей перебегают с одной стороны улицы на другую.
Они были слишком далеко, чтобы разглядеть, носят ли они цепи на шеях. Тем не менее, он весь покрылся гусиной кожей. Замер, придерживаясь одной рукой за фонарный столб. (Сфера представляла собой опрокинутую корону с иззубренными стеклянными остриями вокруг меньшего по размеру и такого же иззубренного цоколя лампы). Он почувствовал, как его плечи непроизвольно сжались. Взглянул в темнеющее небо. И ужас перед городом, разрушенным вандалами, настиг его: сердце заколотилось.
Подмышки стали скользкими.
Тяжело дыша, он присел, прислонился спиной к основанию столба.
Вытащил из кармана ручку и принялся ею щелкать. (Он не надевал орхидею на..?) Через мгновение прервался, чтобы снять оружие с запястья и снова повесить его на пояс: прогулки по улицам с оружием на изготовку могут выглядеть провокационно?..
Он еще раз осмотрелся, раскрыл блокнот, быстро пролистал «Брисбейн», и открыл чистую страницу в середине или чуть дальше.
«Уголь», — записал он строчными буквами, — «словно тела сожженных жуков, громоздился под отблескивающей черной стеной дома на далеком углу» — Он прикусил губу и продолжил: — «Влажная резкость аромата испепеленной обивки перебивала общую навязчивую вонь улицы. Из множественной дыры в подвальном окошке, серый дымный язык вился через тротуар, исчезая прежде», — в этом месте он вычеркнул два последних слова и дописал: — «и испарялся в канаве. В другом окне», — и вычеркнул «окне», — «все еще нетронутом, что-то мерцало. Единственное горящее здание, окруженное десятками других, нетронутых зданий», — остановился и начал писать все заново:
«Уголь, словно тела жуков, громоздился под отблескивающей стеной. Резкость аромата испепеленной обивки перебивала навязчивую уличную вонь» — вернулся назад, вычеркнул «тела» и продолжил: «Из разбитого подвального окошка серый дымный язык вился через тротуар, испарялся в канаве. В другом, нетронутом, — что-то мерцало. Это горящее здание», — и вычеркнул, заменив на: — «Одиночное возгорание среди десятков нетронутых зданий», — и не прерывая движения руки внезапно вырвал из блокнота всю эту страницу целиком.
Ручка и скомканная страница в руке; он тяжело дышал. Через секунду он разровнял бумагу, и принялся переписывать на нетронутую страницу:
