Фриц Лейбер - Ночь волка
В наборе были еще защитные очки, в которых я никак не мог разобраться, пока не надел и не поглядел сквозь них на ландшафт из обзорного иллюминатора. Ближайший пылевой нанос, который, как я знал, был радиоактивным, светился зеленым, как полуразложившийся труп, цветом в чуть затемненных линзах очков. Ух ты! Да в эти очки вмонтирован счетчик Гейгера, действующий с дистанции в милю, и я сам с собой побился об заклад, что очки работают и ночью. Я тут же засунул их себе в карман.
Мы нашли целые пучки электронных элементов — я думаю, что это были именно они, катушки магнитной ленты, которую оказалось не на чем проигрывать, бобины очень узкой кинопленки с такими маленькими кадрами, что без увеличения нельзя было ничего различить, около трех тысяч сигарет в запечатанных прозрачных пачках по двадцать штук — мы тут же закурили, использовав мою новую зажигалку, книгу с картинками, которые для нас не имели ни малейшего смысла, так как изображали то ли фрагменты паутины, то ли звездные поля — окончательно решить мы так и не смогли, а подписей, чтобы помочь, не оказалось, тонкую книгу рисовой бумаги со страницами, заполненными чем-то вроде китайских иероглифов — вот это уж действительно головоломка, толстую книгу, в которой не было ничего, кроме колонок с цифрами, одни только нули да единицы, и ничего помимо них, несколько крохотных резцов, наконец, губную гармошку. Папаша, который делал вид, что только помогает нам в нашей охоте, сей последний предмет тут же присвоил — именно этого от него и следовало ожидать, сказал я себе. Теперь, того и гляди, в самый неподходящий момент зазвучит «Индюк в соломе».
Алиса нашла целую сумку чего-то, что, по-видимому, было женскими вещами, судя по кружевам, которыми одежда была украшена. Она сразу же отложила в сторону несколько плотно набитых пакетов, какие-то женские причиндалы и прочие ажурные предметы, но не взяла ничего из одежды. Я заметил, как она прикидывала на себя что-то вроде прозрачной женской сорочки, когда думала, что мы на нее не смотрим. Но эта сорочка предназначалась для девицы размеров на шесть побольше.
И еще мы нашли еду. Жестянка с едой, которая подогревалась, пока ты отворачивал крышку, хотя наружная поверхность оставалась холодной наощупь. Банки с мясом, с отбивными котлетами — все без костей, — с супом-пюре, с горошком, морковью и жареным картофелем. На них совершенно не было этикеток, но о содержимом, как правило, можно было догадаться по форме самих банок. Яйца, которые начинали подогреваться, когда к ним прикасались, а к тому времени, как снимаешь с них скорлупу, успевали свариться всмятку. И маленькие пластиковые бутылочки с крепким кофе, который тоже радушно подогревался, правда, в этом случае нужно было помедлить секунд пять, пока откручиваешь крышку.
По этому случаю, как вы в состоянии себе представить, мы на время оставили в покое остальные тюки и закатили себе грандиозное пиршество. На вкус еда оказалась еще лучше, чем с виду. Мне стоило большого труда не проглотить все в один присест.
Потом, вливая в себя вторую бутылочку кофе, я случайно выглянул из иллюминатора и наткнулся взглядом на труп Пилота и на темную лужу под ним, и кофе стало на вкус, ну, не то что плохим, а тошнотворным. Не думаю, что это были угрызения совести. Обитатели Мертвых земель от них отделываются сразу же, если они у них вообще когда-нибудь были. Одиночки не заботятся о собственной совести — только общество навязывает людям подобное и приводит его в действие. Оскорбленный художественный вкус — вот как я определил бы то, что мне докучало. Но как бы это ни называть, я на минуту почувствовал себя вшиво.
В тот момент Алиса сделала странную вещь с остатком своего кофе. Она вылила его на какую-то тряпицу и вытерла ею лицо. Думаю, она в чем-то увидела свое отражение с полосами крови на лице. После этого она уже тоже не ела. А Папаша жевал как ни в чем не бывало — с видом тонкого знатока и гурмана.
Чтобы заняться чем-то, я начал осматривать приборную доску и тут же снова пришел в восторг. Мое внимание приковали два экрана. Чуть затемненные, на них вырисовывались две карты, одна — Северной Америки, а другая — мира. Первая очень напоминала ту, которую я вообразил себе раньше: тусклыми цветами на ней обозначались маленькие «цивилизованные» области, включая одну в восточной Канаде и еще одну в верхнем Мичигане, являвшиеся, видимо, «странами», о которых я ничего не знал, а Мертвые земли действительно были темными, как раз такими, какими я их себе и представлял!
Южнее озера Мичиган находилась ярко-зеленая светящаяся точка — должно быть, наше местонахождение, я так решил. И по какой-то причине цветные участки на карте, представлявшие Лос-Аламос и Атлантик Хайлэндс, светились ярче, чем остальные, — они активно флюоресцировали. Лос-Аламос был голубого цвета, а Атла-Хай — фиолетового. Лос-Аламос занимал на карте куда большую территорию, чем я ожидал. Саванна Фортрес тоже оказалась гораздо обширней, чем я предполагал, и простирала свои щупальца на запад и на северо-восток вдоль побережья, хотя обозначавший ее красный цвет мерцал не так ярко. Зато расширение площади попахивало империализмом.
На экране с картой мира тоже имелись неярко окрашенные участки, но в тот момент меня больше привлекал первый экран.
Армии кнопок подступали прямо к нижнему краю экранов, и мне в голову сразу же закралось безумное предположение, что кнопки как-то связаны с отметками на карте. «Нажми на кнопку, соответствующую определенной точке на карте, и самолет отправится туда!» А почему бы нет? Вокруг одной из кнопок, казалось, мерцал даже (или у меня уж совсем скверно с глазами) неяркий фиолетовый нимб, словно говоря «Нажми меня, и мы отправимся в Атлантик Хайлэндс».
Безумное, как я уже сказал, предположение, и никакой разумной возможности разобраться с навигационной системой самолета, исходя из тех критериев, которые я мог себе представить. Но ведь этот самолет, как я тоже уже говорил, и не был сконструирован в соответствии с какими угодно критериями, кроме, разве что, прихоти одного единственного человека.
В любом случае хоть какое-то предположение о кнопках и экранах у меня уже было. Но оно больше раздражало, чем помогало, так как единственной кнопкой, хотя бы чем-то отмеченной, оставалась та (отличимая по цвету), которая соответствовала Атлантик Хайлэндс, а я определенно не горел желанием туда отправиться. Как и Аламос, Атла-Хай имел репутацию места таинственного и опасного. Не такого откровенно угрожающего и смертоносного для аборигенов Мертвых земель, как Уолла-Уолла или Портер, но все равно бродяги, слишком близко отклонившиеся к Атла-Хаю, обычно никогда уже не возвращались. Нельзя было ожидать, что снова увидишь двоих бродяг из трех, отправившихся в путь ночью, но на подступах к упомянутым местам исчезали трое из трех, а это уже было против всякой статистики.
