Джон Броснан - Небесные Властелины
— Понятно, — сказала Джен.
Картина вовсе не производила впечатления успокоительной. Чтобы предотвратить очередную длинную и бессмысленную для нее лекцию, она спросила Мило, где он жил до того, как попал на борт «Властелина Панглота».
— В океане, — ответил он. — В морской среде обитания.
— Что-что?
— Ну, в плавучем городе. Когда-то их было много. Мой, наверное, был последним. Океан вырождался иначе, чем земля. Там стало слишком опасно. Для людей.
— Почему?
— Ну, во-первых, спруты. Проклятые японцы сделали из них настоящих чудовищ.
Она выразила двойное недоумение, вызванное словами «спруты» и «японцы».
— Японцы были, а может быть и сейчас остаются, островным народом, — объяснял Мило. — Мясо спрутов считается у них лакомством. Это вроде рыбы. Примитивной рыбы с мягким телом и множеством щупалец. Вид у них, как у монстров из кошмарного сна, но для японцев это деликатес. Да и другие тоже не брезговали ими, но японцы просто помешались на своих морских пауках. Их любимая разновидность называлась «сурумеика». Они выращивали ее на специальных фермах в море вокруг островов. Потом они начали вмешиваться в их генотип, чтобы вывести крупных и быстрорастущих сурумеика, и тут… случилось неизбежное.
— Что же?
— Несколько выведенных особей удрали с фермы в открытое море. Там они скрестились с дикими сурумеика, и получившийся гибрид оказался новым видом супер-спрута. Быстрорастущий, выносливый — и чертовски сообразительный. Этот новый спрут выжил за счет всех остальных рыб в океане. Но сурумеика — не единственная опасность в море, и в конце концов мы решили признать свое поражение и переместиться в прибрежные воды, которые казались нам более безопасными… — Мило с грустью покачал головой.
— «Властелин Панглот?» — спросила Джен.
— Да. В открытом море мы редко видели Небесных Властелинов. Если они нас обнаруживали, мы делали то же, что и всегда перед наступлением сильного шторма — погружались на несколько сотен футов в море. На такой глубине нам не были страшны ни бомбы, ни штормы. К счастью, оружейники Небесных Властелинов утратили секреты производства глубинных бомб. Но в мелких водах мы были уязвимы. Мы не могли погрузиться достаточно глубоко, так что когда «Властелин Панглот» объявил, что теперь мы на его территории и должны платить ему дань, нам пришлось вступить в неравный бой.
— А почему вы не заплатили дань?
— Мы оказались в таком же положении, что и вы, амазонки. Мы питались в основном рыбой и планктоном и едва могли прокормить себя, так что лишней пищи у нас не было. Пока работали машины, мы могли добывать какие-то руды и химикалии из морской воды, но машины вышли из строя. Их разобрали на запчасти для нашей самой драгоценной машины — солнечного аккумулятора, который превращал морскую воду в пресную. Так что мы оказали сопротивление. У нас были кое-какие примитивные пушки и гарпунные ружья для борьбы с сурумеика и гигантскими морскими червями, но они оказались бесполезны. Лазеры «Панглота» уничтожили гарпуны и снаряды так же, как ваши ракеты.
И, конечно, мы стали прекрасной мишенью для бомб Небесного Властелина. Баллоны, которые поддерживали город на плаву, лопнули, и все потонуло. Я выжил, один из немногих. Меня подобрали, и с тех пор я здесь.
— Ты говорил, три года.
— Да, три года. А кажется, будто тридцать. Но знаю одно: я не собираюсь провести еще три года в этом летучем зверинце.
Это точно, сказала она себе, подумав о бомбе, спрятанной в комбинезоне. И тут Джен поспешно спросила:
— А долго ты жил в плавучем городе?
— С рождения. Около двухсот лет.
Ее глаза округлились от удивления.
— То есть…
— Да, — кивнул Мило. — Я почти в конце отпущенного мне срока. По моим подсчетам, мне сто восемьдесят лет. То есть, как ты сама хотела сказать, мне осталось минимум четырнадцать лет, максимум девятнадцать. Спасибо нашим генетическим дизайнерам за эти пять лет неопределенности, подаренные людям. Неинтересно жить, когда точно знаешь дату смерти, хотя генетическое саморазрушение — вполне безболезненный процесс. — Он невесело улыбнулся.
— Я никогда не встречала таких старых, как ты, — призналась Джен, глядя на него с новым интересом.
— Правда? Не может быть, — удивился Мило. — Наверняка в вашем городе были люди, которые дожили до собственной кончины.
— Нет. Во всяком случае, не при мне. Аведона… она была одной из самых старых. Ей было за сто. Но мама говорила, что во времена ее молодости многие минервианцы доживали до дня Перехода.
Мило поморщился.
— Только минервианцы могла выдумать такое словечко. Это еще одна примета времени — то, что ваши люди не доживали до конца срока. Ужесточение условий жизни привело к увеличению естественных отходов. И здесь я не встречал людей моего возраста. Может быть, у аристов все по-другому. Они наверняка берегут себя, так что жить должны долго.
Джен задумчиво рассматривала его.
— Так вот почему ты так много знаешь о старине — потому что ты такой старый.
Он засмеялся.
— Ну, не настолько старый. Просто история — мое хобби. У нас была хорошая электронная библиотека. И достаточно времени для занятий. Жизнь в океане довольно спокойна и бедна событиями — но когда тридцать лет назад вся эта генетическая дрянь перехлестнула все пределы и мы по уши завязли в спрутах, гигантских водорослях и этих ужасных морских червях… — Он умолк, взял флягу и долго глотал из нее, словно пытаясь смыть терпкую горечь воспоминаний. Когда Мило поставил флягу на место, он снова улыбался. — Интересно: ты считаешь, что я много знаю о старине — а между тем временами мне кажется, что ты принимаешь меня за чудака, несущего небылицы.
Джен не клюнула на удочку. Вместо этого она сказала:
— А тебя это не беспокоит? То, что ты так близко… к Переходу.
— Иногда, — сознался он. — Но не слишком. Пока, во всяком случае. Я уверен, что лет через десять все будет иначе, если я столько протяну. Тогда я начну проклинать политиков двадцать первого века и их закон о двухстах годах. Как подумаешь, что у нас в руках был секрет бессмертия и мы его упустили… Безумие. Теперь он потерян навсегда.
Лицо ее выражало недоверие.
— И мы действительно могли стать бессмертными?
— Да. Мы же без особого труда увеличили продолжительность жизни от обычных семидесяти лет до двухсот. Механизм тот же самый — генетическая защита клеток от созревания. Этот секрет был открыт во время исследований рака. В отличие от нормальной клетки, которая умирает после пятидесяти делений, раковые клетки бессмертны. Они могут делиться вечно, потому что никогда не достигают зрелости и молекулярные часы в их ядрах не запущены. Когда были обнаружены гены, отвечающие за этот процесс, стало возможным изменять точно таким же образом и нормальные клетки — не делая их бессмертными, просто останавливать их созревание.
