Джон Броснан - Небесные Властелины
— Мы еще не пришли на место. Всю эту часть корпуса — легкодоступные части — обрабатывают другие бригады рабов. Стеклоходы цеха мастера Банниона всегда получают самую трудную работу. Поэтому и Баннион богат, и мы живем лучше других рабов.
— Разве?
— Поверь мне, это так.
Теперь они явно шли по склону, но никто даже не замедлил шага. Далеко ли они уйдут, прежде чем склон станет таким крутым, что придется скользить вниз, в бездонную пропасть?
— Далеко еще? — спросила она Мило.
— Да, порядочно.
— Но мы же не уйдем далеко, — возразила она.
— А зачем, по-твоему, эти веревки?
— О Богиня-Мать… — вздохнула Джен.
* * *
Джен недоумевала, где Мило собирается достать еды, которую обещал. Ее недоумение усилилось, когда, миновав ряд хлипких кабинок, они проследовали в общее помещение. Другие рабы, уже успевшие подняться, злобно посматривали на них, но молчали. Мило повел Джен по винтовой лестнице.
— Поднимайся, — сказал он.
Джен удивилась.
— Как, мы можем так просто уйти отсюда? Я думала, мы пленники.
— Мы пленники, но на борту «Панглота» можем ходить где угодно. Если там, конечно, есть знак. — Он указал на черную звездочку у себя на щеке. — Баннион, наверное, говорил тебе, когда ставил клеймо.
— Да, кажется, говорил, — сказала она, поднимаясь по лестнице. — Но я как-то не обратила внимания.
— Понятное дело. Первое знакомство с Баннионом — не Бог весть какое удовольствие для любого раба. Для женщины, наверное, еще хуже.
— Это точно. Помнится, он еще сказал, что не прочь со мной познакомиться поближе — если я окажусь чистой.
Теперь они двигались по туннелю, по которому Бенни привел ее сюда.
— Он имел в виду, — стал объяснять Мило, — что, если раб, который будет спать с тобой, не превратится в ходячую язву из-за какой-нибудь срамной болезни, он окажет тебе честь и возьмет к себе в наложницы. Не так уж плохо. Хорошая еда и прочая роскошь обеспечены. Конечно, придется терпеть некоторые неудобства; например, то, что Баннион будет частенько прохаживаться плеткой по твоей заднице. Он вообще любит истязать женщин. Собственно, помимо заколачивания денег, это его любимое занятие.
Джен вспомнила девушку, которую видела рядом с Баннионом. Мысль о том, что она может стать такой же, вызвало в ее душе мерзостное и гадливое ощущение.
— Как можно истязать, если любишь?
— Это интересный вопрос. Эволюционное значение садомазохизма вызвало к жизни многочисленные теории, но я не стану излагать тебе собственные, возможно, наиболее оригинальные… Скажу только, что остаться со мной для тебя гораздо лучше.
Другой вопрос пришел ей в голову.
— Между тем ты готов заняться со мной любовью хоть сейчас. Почему ты не боишься заразиться?
— Потому что Баннион — суеверный кретин, каковыми является большинство поднебесных жителей. Возможность, что в вашем поселении водятся какие-нибудь смертельные вирусы, весьма невелика, но эти придурки все равно боятся. На деле гораздо опаснее большие города. Хотя людей там нет, некоторые болезнетворные вирусы могут жить очень долго. Сама земля там плодит заразу.
— В Минерве давно никто не болел, — сказала Джен. — Правда, случалось — очень редко, — что кто-нибудь умирал от плесени.
— Ну, вот видишь. В том, что я решился на связь с тобой, нет никакого риска. Это разумно — и только. И опрометчиво, на мой взгляд, ждать целую неделю.
— Ты обещал, — напомнила она. — Мы же договорились.
— И я не нарушу договора. Я просто прошу подумать. Уверен, что ты тоже внимешь голосу разума и примешь мое предложение. Иное решение может стать для тебя роковым.
Джен не ответила, и дальше они шли молча. Как выяснилось, шли они в тот «город», через который ее вчера вел Небесный воин Танит. На этот раз встречных было немного, вероятно, решила она, из-за раннего часа. И никто не оскорблял ее, как в прошлый раз. Интересно, почему?
Ведь она все та же «заразная землеройка», что и вчера. Что изменилось? Может быть, это из-за Мило? Или из-за клейма-звездочки у нее на щеке? Скорее всего, именно из-за нее, потому что теперь все знали, что она — собственность цехового мастера Банниона…
Мило остановился у лотка, на котором были разложены дыни. Женщина-торговка явно не обрадовалась появлению Мило — она злобно посмотрела на него и что-то проворчала сквозь зубы, но деньги взяла.
Он дал ей нести дыню, и Джен спросила:
— Откуда у тебя деньги?
— От Банниона. Он гребет деньги лопатой, а нам за нашу работу платит гроши. Хватает только на жратву — ну и чем-нибудь побаловаться время от времени.
Он остановился у другого лотка. Здесь продавались какие-то длинные трубки — как заподозрила Джен, из сушеного мяса.
— Этого я не ем, — сказала она.
— И не надо. Это мне. Роскошь, которую я редко себе позволяю.
Они останавливались еще у трех лотков, где он покупал неизвестные ей овощи, увядшие фрукты — апельсины и груши — и, наконец, хлеб. Потом они вернулись в квартал рабов. Общий зал за время их отсутствия заполнился людьми. Женщины стряпали что-то на плитах, мужчины сидели за низкими столиками или лежали на соломенном настиле.
Как только они спустились по лестнице, болтовня, наполнявшая зал, смолкла. Чувство враждебности было почти осязаемым, но никто даже не шелохнулся, когда они проходили мимо.
— Надеюсь, на горячий прием ты и не рассчитывала, — мягко сказал Мило. — Не надо мозолить глаза остальным, пока страсти не поостынут.
Джен согласилась. Чем меньше она общается с другими рабами, тем лучше.
Как ни скудна была пища, Джен была благодарна и за нее, о чем сказала Мило по окончании трапезы. Он пожал плечами и отрезал еще один ломтик от трубки из сушеного мяса.
— На здоровье.
— Я тебе это возмещу.
— Надеюсь, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. Было ясно, что он имеет в виду.
— В смысле, отдам деньги.
— Это необязательно — когда наш договор войдет в силу. — Он положил ломтик в рот и принялся с удовольствием жевать, по-прежнему не сводя с нее взора.
Джен отвела глаза. Ее взгляд остановился на картине, висевшей на стене.
— Кто это нарисовал? — спросила она, желая побыстрее сменить тему.
— Я нарисовал.
Она с недоумением осматривала этот вихрь красок и форм.
— А что это такое?
— Если ты спрашиваешь, что именно здесь изображено, могу сказать тебе: ничего. Это просто способствует расслаблению. Сосредоточившись на картине, приходишь в более спокойное состояние духа. То есть я выпускаю в свой мозг те самые нейропептиды, о которых уже рассказывал — естественные наркотики, вызывающие состояние счастья.
